Хотя намеченный план рухнул, стремление попасть к Дэвису, стоило ему зародиться, стало стремительно нарастать.
Пункт нашего назначения тем временем определился. Мы вошли в канал, которым воспользовались во время вояжа вслепую на Меммерт и которым я плыл на пароме два дня назад. Это был тупик, ведущий только в одно место – к пристани под Норддайхом. То было единственное место на побережье, как сообразил я, где буксир мог причалить при такой стадии отлива. Там пирс окажется у нас по правому борту, я вынужден буду затаиться в своем гнезде, пока пассажиры не выгрузятся, а буксир с баржей не возьмет курс на Меммерт. А на Меммерте меня ожидают рассвет и разоблачение.
Должен быть выход, должен быть, твердил я себе. Неужели я не вынес ничего из долгих уроков, которые преподал мне Дэвис об этом странном крае? Как он поступил бы на моем месте?
Вместо ответа послышалось знакомое «фыр-фыр» прибоя о вышедшие на поверхность пески. Волнение слабело, канал сужался, по правому борту простирались почти не видимые в темноте бескрайние мили новообразованных островов. На палубе находились только двое, луна скрылась за авангардом туч нового дождевого шквала.
Сумасшедший план заплясал у меня в мозгу. Время, мне нужно узнать время! Скрючившись в три погибели и укрывшись полой куртки, я чиркнул спичкой. Половина третьего. Отлив продолжается уже три с половиной часа. Нижняя точка около пяти; судно простоит на мели до половины восьмого утра. Риск для жизни? Ни малейшего. Сигналы и спасатели? Навряд ли, принимая во внимание, что «тот, кто настаивает», на борту. Да и нужды нет, опасности-то никакой. Ветер и отлив будут играть за меня во время моего вояжа. Плащ Гримма так и лежит на люке, мы оба одинаково чисто выбриты.
Рулевой, не отрываясь, глядел вперед, удерживаясь на трудном курсе, ветер завывал так, что лучше не придумаешь. Я поднялся на колени и обследовал одну из шлюпочных талей. В них не было ничего примечательного, двойные, с блоком, как наш дирик-фал. Один конец талей цеплялся крюком за кольцо на шлюпке, другой стопорился на самой шлюп-балке. Кто-то должен осторожно травить его, или лодка просто плюхнется с высоты в воду. В поперечной плоскости шлюпка удерживалась грунтовами – тросами, идущими от балки и пропущенными через отверстия в киле шлюпки. Я перегнулся через борт и перерезал их карманным ножом. Результатом стало лишь чуть более заметное раскачивание лодки, потому как буксир шел под ветром у отмели и почти не имел крена. Я покинул свое укрытие, перебравшись на палубу по кормовой шлюп-балке, и стал тщательно готовить дальнейшие шаги. Через секунду я был уже у светового люка и поднимал длинный непромокаемый плащ Гримма. Тут я пережил секундное искушение. Но нет, люк был закрыт изнутри, а толстое стекло не позволяло ничего услышать. Итак, закутавшись в плащ и подняв воротник, я на цыпочках стал красться к штурвалу. Приблизившись к люку машинного отделения, расположенного ближе к носу от крыши каюты, я перешел на нормальный шаг, поднялся на «кафедру» и тронул рулевого за плечо, как это делал Гримм. Матрос отступил, буркнув что-то про свет, и штурвал оказался в моих руках. Гримм был человеком немногословным, и я просто толкнул его подчиненного локтем, махнув в сторону бака. Тот покорно, как овца, побрел к привычному месту на носу. Ему даже в голову не пришло – да и с чего бы? – проверять, кто отдал приказ, а вот я сразу узнал одного из парней с «Корморана».
Мой коварный план был гениален и прост. Мы, по моей оценке, находились примерно на полпути к Норддайху, в канале Бузе-Тиф, имеющем на этой стадии отлива судоходный фарватер ярдов в двести в ширину. Два слабых огня, один поверх другого, мерцали далеко впереди. Что они означали, меня не заботило, поскольку единственная от них польза заключалась в возможности проверить, как буксир слушается руля, поскольку это был первый мой опыт управления пароходом. Несколько острожных попыток дали мне первичный навык, и теперь ничто не могло предотвратить катастрофу.
Я принял немного вправо – именно эту сторону я выбрал, – потом еще, пока блестящая спина впередсмотрящего не дернулась слегка. Но то был отлично вымуштрованный слуга с врожденным доверием к «старику». Ну, теперь крути! Спица за спицей я поворачивал руль. Впередсмотрящий выкрикнул предупреждение, и я вскинул руку в молчаливом подтверждении. Следующий вопль раздался с лихтера, и я, помнится, подумал: «Любопытно, что станется с этой баржой?» – когда наступил финиш. То была эвтаназия, столь мягкая и постепенная (отмель ведь обрамлял толстый слой ила), что кораблекрушение случилось раньше, чем я успел это понять. Корпус предупреждающе задрожал легонько, когда киль наш врезался в густую, как масло, субстанцию, от обоих бортов стала расходиться рябь, а штурвал намертво заклинило. Буксир накрепко засел на песчаном ложе.
В последовавшей сцене паники я, скажу без ложной скромности, был единственным, кто сохранял спокойствие. Впередсмотрящий стрелой ринулся на корму, крича приятелю на лихтере. Гримм, сопровождаемый по пятам пассажирами, в мгновение ока вылетел на палубу, сыпля громами и молниями. Он кинулся к штурвалу, предупредительно уступленному мной, зазвенел телеграфом, стал дергать спицы. Под напором отлива буксир накренился, ветер, темнота и дождь усиливали беспорядок.
Я, в свою очередь, отступил за дымовую трубу, скинул сослуживший мне хорошую службу плащ и метнулся к шлюпке. Долгий и горький опыт сидения на мели подсказывал, чего следует ожидать. По пути я врезался в одного из пассажиров и завербовал его себе в помощники. Случай позволил мне разглядеть его лицо, и догадка подтвердилась. Передо мной стоял человек, который в Германии, как никто иной, имел право настаивать на чем угодно
[112].
Когда мы вдвоем добежали до шлюп-балок, с левого борта послышался резкий звук, похожий на пистолетный выстрел. Как я понял, это баржа, имеющая осадку меньшую, чем у парохода, пролетела мимо последнего и порвала буксирный трос. Снова поднялся гвалт, среди которого я разобрал голос Гримма: «Спустить шлюпку!» Да только приказ этот был исполнен раньше, чем его отдали. Мы с господином пассажиром распределились на талях и аккуратно спустили лодку. Покончив с этой операцией, я проворно ухватился за оттяжку троса и спрыгнул в шлюпку. Высота была небольшой, потому как буксир сильно накренился на правый борт – примите во внимание наш курс и направление отливного течения и поймете, почему. Носовой крюк поддался сразу, а вот кормовой держался намертво.
– Потрави! – властно скомандовал я, а сам потянулся за ножом.
Помощник подчинился беспрекословно. Крюк вышел из кольца, я отбросил высвобожденные тали, и шлюпка поплыла.
Карта 1
Карта 2
Карта 3
Карта 4
