Если он о том, что соски торчат, так тут вообще-то ветер — меня только что чуть не сдуло, — и я банально мерзну. Это же Чикаго, ни одна девушка не устоит перед здешним ветром.
— Бассейн закрыт для гостей, — слышим мы. У ворот стоит какой-то парень, а за ним — кучка сотрудников, мечтающих окунуться и поплавать в свое законное время. Луис тоже тут, разговаривает с хостесс из ресторана.
— Правда закрыт? — Хантер делает вид, что удивлен. Подмигивает мне — подыграй, типа. Должна признать, роли идиотов ему хорошо удаются.
— Если желаете, можете прийти завтра, — говорит охранник. — После десяти открыто только для сотрудников.
— Прошу прощения. — Хантер хватает туфли, берет меня за руку и ведет за ворота.
Мы проходим мимо Луиса.
— Привет, — говорит он.
Замешкавшись, все-таки отвечаю: «Привет».
Еле дождавшись, когда мы уйдем от бассейна, выдергиваю руку из хватки Хантера.
— Напомни, чтобы я больше никогда не играла с тобой в «Скажи или покажи».
Хантер снова ржет.
— Издеваешься? Это же так забавно. Держу пари, можно было бы дать охраннику на лапу и остаться там. Вот увидишь, в следующий раз тебе придется прийти ко мне домой и забраться со мной в джакузи.
— И не надейся.
Вернувшись на волейбольную площадку, я вижу родителей. Они взволнованно расспрашивают о чем-то моих друзей.
— Что стряслось с вами обоими? — раздраженно интересуется отец, едва глянув на льющиеся с нас потоки воды. — Вы мокрые как мыши.
Я не собираюсь признаваться, что играла в «Скажи или покажи». Лучше будет сыграть роль тупого подростка.
— Хантер думал, что плавать в одежде — это весело, — говорю я.
Хантер открывает рот, будто изумлен услышанным, и осуждающе тычет в меня пальцем.
— Она сама заставила меня это сделать.
Мама качает головой.
— Думаю, вечеринка закончена, Никки. Поехали домой.
— Я с вами! — кричит Кендалл, подбегая к нам. Раздосадованный Дерек остается сидеть на скамейке.
Пока мы идем к машине, я смотрю на бассейн. Сотрудники клуба по-прежнему там. И хотя освещение наполовину отключено, я все равно вижу Луиса. Он лежит в шезлонге и все так же болтает с хостесс.
— Мы тут с Луисом Фуэнтесом столкнулись, — говорит папа, когда мы выезжаем со стоянки. — Ты ведь помнишь его, Никки? Брат Алекса. Очень умный парень.
— Знаю, — откликаюсь я. — Мы на химию вместе ходим.
— Подозреваю, он сильно изменился, раз поселился на южной стороне, — обеспокоенно замечает мама. — Не связывайся с ним.
— Да мы едва пару слов друг другу сказали, — успокаиваю я свою суперзаботливую маму, хотя на самом деле мне хочется стонать от бессилия.
От ухаживания парней типа Хантера отмазываться легко, потому что я ничего к ним не чувствую. Но когда мы с Луисом оказываемся в одной комнате, я понимаю, что ему реально интересно, долго ли я смогу воздвигать перед ним защитную стену и как быстро она падет перед его осадой. Его развязность, уверенность в себе, откровенные приставания… Я чувствую, что слабею от такого напора, и приходится постоянно напоминать себе, что этот парень может заставить меня потерять контроль.
Никогда еще мне не было так тяжело оставаться сильной.
15. Луис
В ПОНЕДЕЛЬНИК УТРОМ ЗАХОЖУ в школу и сразу вижу, что Никки ждет меня у моего шкафчика. И начинает с места в карьер:
— Каковы шансы, что мне удастся уговорить тебя поменять работу?
Угу, как будто это так просто: щелк пальцами — и уже в другом месте работаешь!
— А в чем проблема, chica?
— Проблема в том, что я не хочу отвечать друзьям на вопросы, откуда мы с тобой знаем друг друга, или разбираться с предположениями, что у нас с тобой могут быть какие-то незаконченные дела… Потому что их нет.
— А почему тебя так волнует, что думают другие люди?
— Просто волнует, и все, — отрезает она. — Все знают, что у меня нет парня и что он мне не нужен.
— А кто тогда тот парень, с которым ты в субботу в бассейне кувыркалась? — смеюсь я.
— Хантер — просто друг.
Она скрещивает руки на груди и становится очень похожей на нашу химичку. Единственное, чего не хватает для полноты образа, — взгляда, которым сталь можно расплавить.
— То есть ты трахаешься с тем, кто даже не твой парень? Мило, — подкалываю я.
— Я ни с кем не трахаюсь.
Марко всовывает между нами голову.
— Извини, Никки, но тут ты ошибаешься. Я знаю это, так сказать, из первых рук. — Он тычет меня в грудь тыльной стороной ладони. — Правда, она называет это «заниматься любовью». Не так ли, puta?
— Проваливай, чувак, — как можно более сердито говорю я. Но всматриваюсь в его налитые кровью глаза и понимаю, что это не сработает.
— С чего это я должен проваливать? — Марко обнимает Никки и нарочито шутливо чмокает в щеку. Она застывает как статуя. — Никки нравится быть плохой девочкой, правда, детка?
Она морщится. Я отталкиваю Марко сколько хватает сил:
— Ну хватит, чувак. Не будь pendejo.
Никки срывается с места. Ей хватает секунды, чтобы пробежать коридор и исчезнуть.
— С тех пор как мы расстались, она вечно тусит с белыми богачами. Надо же время от времени напоминать ей, что значит быть мексиканской крови, — говорит Марко.
Достаю из шкафчика учебник и иду к классу.
— На чем бы ты ни торчал, лучше пойди домой и проспись, ese
[40].
— Неа, мне надо в школе остаться, — отвечает он. — Если я свалю, меня уже не пустят на отбор в футбольную команду.
Точно, отборы сегодня и завтра после уроков. Во «Флэтайрон Хай» футбол не особо ценился, а в Фейерфилде это явно самый популярный вид спорта — все только о нем и толкуют. Об отборе в команду мне говорили даже девушки, не только парни.
С Никки мы не видимся до последнего урока — химии. Когда я захожу в класс, она уже стоит за своим лабораторным столом, через проход от меня.
— Как дела? — спрашиваю.
Она не откликается.
— Марко сегодня утром сам не понял, чего брякнул.
— Да все он понял. Все вы, парни, одинаковые. Оставь меня в покое.
— Почему Никки так меня ненавидит? — спрашиваю я Дерека.
Он смеется.
— Никки терпеть не может всех парней, кто напоминает ей о Марко. Ты мексиканец, он мексиканец… и даже хуже: вы с ним друзья. Ей этого достаточно.
