Антисемитизм как форма расизма
Известный исследователь расизма Оливер Кокс полагал, что антисемитизм не следует рассматривать в одном контексте с расизмом, поскольку у них разные социальные и политические функции. Функция расизма — легитимация эксплуатации одними группами других групп, функция антисемитизма — социальное исключение или физическое уничтожение определенной группы. Однако при таком подходе феномен расизма непозволительно сужается. Функция последнего, как мы попытались показать в предыдущем изложении, далеко не сводится к оправданию эксплуатации и угнетения. Расизм теснейшим образом связан с процедурами социального исключения. Поэтому вполне правомерно считать современный антисемитизм формой расизма.
Мы не случайно ведем речь именно о современном, т. е. связанном с Современностью, антисемитизме. До наступления Современности антисемитизм носил не идеологический, а религиозный характер. Ненависть к евреям в течение Средних веков и в начале Нового времени была ненавистью христиан к иудеям, не желавшим расстаться с «неправильной» верой.
Все изменилось с секуляризацией и формированием буржуазных отношений.
Капитализм высвободил прежде сдерживаемую сословнодинастическим строем пружину финансового капитала. А поскольку в финансовой сфере доминировали евреи, ненависть бедняка к богачу-ростовщику и богачу-меняле приобрела форму ненависти к евреям. «Еврей» стал метафорой духа наживы и эксплуатации, символическим воплощением чуждой, непонятной и враждебной стихии, вызванной к жизни капитализмом. Немецкий социолог начала XX в. В. Зомбарт, вторя французским консерваторам конца XIX в., отождествлял фигуру буржуа с фигурой еврея, а дух капитализма — с еврейством
[261]. Между тем среди капиталистов, т. е. собственников средств производства, было немного евреев, по той простой причине, что они долгое время к этой форме собственности не были допущены. Зато их было много в сфере обращения — товарного и денежного обмена. «Еврей» в качестве торговца и банкира оказался в роли посредника между капиталистом и рабочим. И тем самым — наиболее заметной фигурой в отношениях сверхэксплуатации, сопровождавших ранние этапы становления капитализма. Трудовой договор капиталиста и пролетария в эту эпоху был, по выражению Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера, «договором грабителя с жертвой». Но то, что она действительно ограблена, жертва в данном случае замечает лишь в сфере потребления. А именно, когда сталкивается с разницей между ценой труда (в виде зарплаты) и ценой товаров. А кто предлагает рабочим товары? «Торговец предъявляет им тот вексель, который был подписан ими фабриканту»
[262].
И хотя сфера обращения была занята не только евреями, продолжают авторы «Диалектики Просвещения», «они были заперты в ней слишком долго для того, чтобы ту ненависть, которую приходилось им сносить с давних пор (как нехристианам. — В. М.), они бы не отражали через ее сущность»
[263].
Антисемитизм и «еврейский вопрос»
«Еврейский вопрос» — одна из мифологических конструкций, рождаемых бытовым антисемитизмом и поддерживаемых политическими элитами. В массовом сознании эта мифологема вызвана к жизни аберрацией стремления к социальной справедливости. Если на одном полюсе общества сосредоточено несметное богатство, а на другом его полюсе — чудовищная бедность, то должны быть те, кто в этом виновен. «Еврей» в этой ситуации — козел отпущения. Это символическая фигура. Ненависть к ней практически не коррелирует с реальным присутствием евреев в экономической и политической жизни. Известен феномен антисемитизма без евреев.
Для правящего класса в деспотических государствах «еврейский вопрос» — это наличие в обществе слоя людей, которые в силу высокого уровня образования и социальной мобильности подозреваются в нелояльности по отношению к власти.
В явном или неявном виде антисемитизм сопровождает существование большинства авторитарных режимов XX в. В существование «еврейского вопроса» верил не только Гитлер, но и его советский vis-a-vis Сталин. Ошибкой было бы объяснять особенности антисемитизма в каждом из этих режимов особенностями личной юдофобии диктаторов. Антисемитизм здесь — не психологический феномен, а структурный момент тоталитарного правления.
Если в случае нацизма антисемитизм был положен в основание идеологии, то в случае большевизма он долгое время остается неявным. Антисемитизм впервые дает о себе знать во второй половине 20-х гг., когда Сталин делает его инструментом в борьбе за власть. В противостоянии сначала Троцкому, а затем Каменеву и Зиновьеву Сталин использует юдофобию низового слоя партийно-комсомольского актива, рекрутировавшегося в основном из сельского люмпен-пролетариата
[264]. Впоследствии антисемитизм служит укреплению созданной Сталиным системы абсолютной власти. На риторическом уровне Советский Союз остается, разумеется, страной победившего интернационализма. На деле, однако, подозрительность по отношению к евреям становится неотъемлемой частью государственной — в частности, кадровой — политики. Негласная система квот окончательно складывается после войны. В этот же период антисемитизм приобретает все более артикулированный характер. Сначала кампания борьбы с «безродным космополитизмом», затем «дело врачей» практически сняли табу. Когда «космополиты» и «врачи-вредители» были названы по именам, ни у кого не осталось сомнений относительно их этнической принадлежности.
Обе эти кампании иногда связывают с обострением паранойи Сталина в последние годы жизни. Отчасти они, в самом деле, объясняются особенностями личности престарелого тирана. Однако государственному антисемитизму тех лет можно дать и непсихологическую интерпретацию. Борьба с евреями была моментом борьбы тоталитарного режима с интеллигенцией. Антисемитские кампании 1946-1952 гг. вписывались в систему мероприятий власти по устрашению новой интеллектуальной элиты. Они имели своей целью не столько борьбу с инакомыслием, сколько его профилактику.
Фигура врага — конститутивный элемент репрессивного правления как такового. Тоталитарный режим не может существовать без постоянной борьбы с врагом. Только перед его лицом этот строй способен добиться необходимой ему тотальной мобилизации и через нее — тотальной лояльности. При этом поиски внутреннего врага служат решению этой задачи даже эффективнее, чем противостояние врагу внешнему. Внутренний враг невидим, а потому борьба с ним требует неусыпной, ежедневной и ежечасной бдительности. Разоблачая «еврейский заговор», тоталитарный режим не просто вызывает страх — он направляет порождаемую страхом агрессию в нужное русло.
