Джуд застыл.
– О чем ты, черт побери?
Я прислонилась спиной к стене, внезапно поняв, что иначе упаду.
– В то воскресенье мама попросила меня отвезти отцу обед – папа работал чуть ли не круглыми сутками, чтобы успеть вовремя закончить проект. Папин офис был рядом, можно было бы доехать на велосипеде, но мне не хотелось, и я уперлась. – Я закрыла глаза – лента событий того дня раскручивалась в памяти. – А Джон согласился сделать это вместо меня. И это был последний раз, когда я видела его живым. Твой отец всадил в Джона три пули, когда появился на пороге папиного офиса. Это я должна была сидеть в отцовском кресле, дожидаясь, пока он придет, когда Генри Джеймисон, от наркоты даже не соображавший, кто перед ним, выстрелил и убил моего брата. – Мне вдруг все стало безразлично. – Там должна была быть я.
Тишина повисла оглушительная, мне захотелось зажать уши. Наконец Джуд сдвинулся с места. Прошел мимо меня, остановился на пороге:
– Я с радостью обошелся бы без всего этого дерьма.
Дверь за моей спиной хлопнула, по лестнице застучали шаги. Джуд уходил – из моего дома и из моей жизни – навсегда.
Я заплакала. Слезами, которые сдерживала долгие пять лет.
23
Я стояла перед зеркалом и изучала собственное отражение. Девушка в зеркале выглядела точно как я, но уже не была той Люси, которую я помнила. Что-то испортилось во мне за часы, что прошли с ухода Джуда. Что-то жизненно важное, то, что делало меня мной.
Я чувствовала себя совершенно опустошенной, потерянной, неспособной испытывать вообще никакие эмоции. Все, над чем я работала и чего добивалась, рухнуло, и я оказалась в беспросветном тупике. Впервые в жизни я задумалась: а заслуживает ли спасения тот мир, который я пытаюсь спасти?
– Люси в небесах? – Негромкий стук в дверь оторвал меня от размышлений. – Ты готова?
«Нет», – хотелось ответить мне, но я бы никогда так не сказала. Когда дело касалось моего брата, я просто не могла ответить «нет». Ни когда меня попросили сказать прощальную речь на похоронах Джона, ни каждый год в день его смерти, когда мы с отцом навещали могилу. Только так я могла сказать брату, что люблю его и думаю о нем каждый день.
В последний раз взглянув на девушку в зеркале, я отвернулась. Та девушка – уже не я.
– Привет, пап, – поздоровалась я, открывая дверь. Как и четыре предыдущих раза, отец оделся в черный костюм и даже ухитрился почти правильно завязать галстук. – Мы снова вдвоем?
Я окинула взглядом прихожую. Мама никогда не ходила с нами на могилу Джона и, насколько я знаю, ни разу не была там с того самого дня, как гроб опустили в землю.
– Твоя мама справляется с этим по-своему, – ответил папа, вытирая ладони о пиджак. – Мы с тобой – по-своему.
Мне очень часто хотелось справляться с этим как мама.
– Пойдем, а то уже поздно.
Он стал спускаться по лестнице. Захватив сумочку, я пошла следом.
– Ты за рулем, – предупредил отец, хотя в этом давно не было нужды. В последний раз он водил машину в день смерти Джона.
Кладбище находилось в часе езды от дома. Но в машине рядом с отцом, в полной тишине, этот час казался мне целым днем. Отец молчал, весь уйдя в раздумья, а я смотрела вперед, на дорогу, стараясь вообще ни о чем не думать, потому что мои мысли неизменно сворачивали на один и тот же путь.
Кладбище было совершенно пустым. Остановившись на парковке, я поглядела на отца. Положила руку ему на плечо:
– Пап, ты готов?
Он вздрогнул, взгляд прояснился – отец вернулся в наш мир.
– Готов.
Я выбралась из машины и обошла ее спереди. Я ждала.
И ждала.
И ждала.
Последние пять лет раз в год я вот так практиковалась в терпении. Уже получалось почти идеально.
Отец, покачиваясь, стоял у пассажирской двери, сражаясь с демонами, атаковавшими его душу. Мне самой требовалась уйма времени, чтобы подойти к могиле Джона, но мучениям, которые испытывал отец, посвящены целые книги – о психических болезнях. На часы я не смотрела, но, думаю, в среднем это занимало минут пятнадцать. Сегодня папе понадобилось раза в три меньше времени. Он подошел ко мне, поглядел вдаль.
– Пойдем поздороваемся, – сказал он, в который раз поправляя галстук.
Могила Джона находилась совсем недалеко, шагах в пятидесяти. Здесь мы с отцом оба опустились на колени. Было похоже, что папа вот-вот грохнется в обморок, но я знала, что этого не случится. Он сумеет сдержаться. Всегда умел.
Мы никогда ничего не говорили, но я знала: Джон слышит все, что я хочу сказать. Пели птицы, светило солнце, уже начавшее клониться к закату, а я вспоминала брата, все то, что привязывало нас друг к другу, то, что я никогда не смогу забыть. Моя жизнь превратилась в катастрофу – то ли меня кто-то проклял, то ли жизнь сама по себе такая. А я зачем-то верила, что один человек может изменить весь мир, чтобы в конце обнаружить, что на самом деле мир – отстой.
– Не хочешь рассказать мне, что не так? – тихо спросил отец, положив ладонь мне на колено.
Я на секунду впала в ступор, удивившись его прикосновению или тому, что он нарушил тишину.
– Все в порядке.
Угу, тогда почему мне так трудно говорить своим обычным голосом?
– Люси, я никогда не слышал, чтобы ты говорила «все в порядке». У тебя все либо восхитительно, либо отвратительно, либо несправедливо, либо злобно и кошмарно, либо как угодно еще, но никогда – в порядке. – Отец поглядел куда-то вверх. – Ты страстный человек. В этом смысле ты почти догнала меня. – Улыбка тенью мелькнула по его лицу. – Или, по крайней мере, того, кем я когда-то был. – Он замолчал, вздохнул пару раз и повернулся ко мне. – Что случилось?
– Как ты узнал? – спросила я, попутно размышляя, что из всех людей на планете мой отец последним бы заметил, что под внешним благополучием развивается тяжелое воспаление.
– Когда не даешь себе чувствовать собственные эмоции, как я сейчас, например, появляется больше возможностей ощущать чужие, – спокойно ответил он. – И это здорово отравляет жизнь.
Это был первый нормальный разговор, который случился у нас с отцом за последние пять лет. А если вспомнить о времени и месте, где он происходил, я невольно начинала подозревать, что Джон приложил к этому руку.
– Речь о Джуде, – сказала я, перебирая пальцами траву вокруг надгробья Джона.
– Думал, вы с ним больше не встречаетесь. – Отец откашлялся. Нет, он серьезно ведет родительский разговор с дочерью-подростком!
– Мы и не встречались, но прошлой ночью… пересеклись. – Может, отец и строит из себя бодрячка, но я жутко боялась, что новость о нашем с Джудом воссоединении еще на пять лет отправит его в летаргию. – Мы вроде как все уладили, но потом, сегодня утром, обнаружили, что есть кое-что, чего мы никогда не сможем уладить, как бы ни старались.
