– Похоже, она была замечательной женщиной, – мягко заметил Маккензи.
– Однажды в новостях передавали один сюжет. Много лет назад. Я находилась дома с родителями, и в гостиной был включен телевизор. Какой-то молодой парень съехал с Бичи-Хед на мопеде. Мопед достали из воды, но тело так и не нашли, и в новостях показывали его маму, она рыдала оттого, что не сможет похоронить сына.
Младенец заворочался, и Анна устроилась поудобнее, похлопывая его по спине.
– Мы тогда обсуждали этот сюжет, и я помню, как мама в ужасе зажала рот ладонью, слушая эту историю, и как папа разозлился на того парня, близким которого пришлось пережить такое горе. – Она помолчала, внимательно глядя на Мюррея. Даже ребенка похлопывать перестала. – Они видели, как это самоубийство ударило по его матери. И они никогда, никогда бы так со мной не поступили.
Слезы выступили в уголках ее глаз, скатились по крыльям узкого носа, потекли к подбородку. Тут Маккензи протянул ей платок, и Анна с благодарностью так прижала ткань к лицу, словно силой могла сдержать слезы.
Мюррей молчал. Он мог много рассказать о том, как влияют на людей попытки их близких покончить с собой, но подозревал, что такими разговорами Анне не поможешь. Предлагали ли ей тогда обратиться за помощью?
– Полицейские, расследовавшие смерть ваших родителей, должны были дать вам список организаций, которые поддерживают людей, чьи родственники покончили с собой. Можно получить помощь в группе или же общаться со специалистом с глазу на глаз.
Некоторым людям помогала групповая терапия, их спасало понимание того, что они не единственные, кто столкнулся с подобным. На встречах они восстанавливались, выходили оттуда сильнее, лучше справлялись со своими эмоциями. Как говорится, разделенное горе…
Правда, группы для поддержки семьи в ситуации суицида помогали не всем.
Мюррею они не помогли.
– Я обращалась к психотерапевту.
– Помогло?
– Я родила ему ребенка. – Анна рассмеялась сквозь слезы.
Маккензи обнаружил, что тоже улыбается.
– Что ж, неплохая помощь.
Слезы прекратились, улыбка Анны стала затухать, но все же играла на ее губах.
– Прошу вас, мистер Маккензи. Мои родители не покончили с собой. Они были убиты. – Женщина указала на разорванную открытку. – И это послание доказывает, что я права.
Этого открытка не доказывала. Она вообще ничего не доказывала.
Но вопросы по этому поводу действительно возникали. А Мюррей был не из тех, кто не обращает внимания на оставшиеся без ответа вопросы.
Возможно, он мог бы сам заняться этим делом. Взять материалы, прочесть отчет судмедэксперта. А затем, если окажется, что тут действительно есть что расследовать, обратиться к детективу-инспектору. В конце концов, все необходимые навыки у него есть, он тридцать лет проработал в полиции, большую часть из них – в уголовном розыске. Да, полицейское удостоверение можно сдать, но знания от этого никуда не пропадают.
Маккензи посмотрел на Анну Джонсон. Женщина выглядела уставшей от переживаний. Она была взвинчена, но полна решимости. Если он не поможет ей, тогда кто? А она была не из тех, кто легко сдается.
– Я сегодня же подниму в архиве материалы дела.
У Мюррея были необходимые навыки, и, главное, у него было время. Много, много времени…
Глава 6
Нельзя возвращаться. Это расстраивает людей. Если бы существовала инструкция, как действовать в такой ситуации, то это правило было бы указано там первым: «Ни в коем случае не возвращайтесь». И следом за ним там значилось бы: «Не допускайте, чтобы кто-то вас увидел».
Нужно двигаться дальше.
Но сложно двигаться, когда ты не являешься личностью, когда ты оставил привычную жизнь, а новая еще не началась. Когда ты застрял в безвременье между этой жизнью и следующей.
Когда ты умер.
Я следовала правилам.
Я скрылась в этой недожизни, одинокой и тоскливой.
Но я так скучаю по прежней жизни. Скучаю по нашему дому: саду, кухоньке, кофеварке, которую ты однажды ни с того ни с сего купил. И, сколь бы по-мещански это ни прозвучало, я скучаю по маникюру и походам в парикмахерскую каждые полтора месяца. Скучаю по своей одежде, моему чудесному платяному шкафу, отглаженным костюмам и тщательно сложенным кашемировым кофточкам. Интересно, как Анна поступила с моими нарядами? Носит ли она что-нибудь из моих вещей?
Я скучаю по Анне.
Скучаю по нашей дочери.
Весь ее последний школьный год я так боялась ее отъезда в колледж. Боялась пустоты, которая останется на ее месте, когда она уедет. Она никогда не знала, насколько сильно влияет на нас обоих. Я боялась одиночества. Боялась остаться одна.
Мне часто говорили, что Анна – вылитая я, и мы тогда, помню, переглядывались и смеялись, не замечая сходства. Мы были такими разными. Я обожала вечеринки, а Анна их ненавидела. Я любила ходить по магазинам, Анна же всегда была экономной, обходилась тем, что есть, и предпочитала починить одежду, а не купить новую. Да, волосы у нас были одинакового, мышиного цвета – я никогда не понимала, почему она не перекрасится в блондинку, – и фигуры одинаковые, со склонностью к полноте (меня это всегда заботило куда больше, чем ее). Новообретенная легкость мне к лицу, я думаю, хотя, должна признаться, мне не хватает комплиментов от друзей.
Путь назад занимает больше времени, чем я предполагала, но моя усталость развеивается, как только я вижу знакомые места. Словно досрочно освобожденный заключенный, я впитываю мельчайшие детали моего окружения, любуясь тем, как все изменилось – и при этом осталось прежним.
Те же деревья, лишенные листвы, – пейзаж ничуть не изменился с тех пор, как я ушла, будто я всего лишь отвернулась на мгновение. Те же несущиеся по улицам автомобили, те же раздраженные водители автобусов. Я замечаю Рона Дайера, директора школы, куда ходила когда-то Анна, и прячусь в тенях. Но мне не стоило беспокоиться – он смотрит сквозь меня. Люди видят то, что хотят видеть, не так ли?
Я медленно иду по тихим улочкам, наслаждаясь новообретенной запретной свободой. У любого действия есть последствия, и мне нелегко далось нарушение правил. Если меня поймают, я могу лишиться следующей жизни и надолго застрять в чистилище. В воздвигнутой мною самой темнице. Но мне трудно не обращать внимания на радость возвращения. Все мои чувства ликуют после долгой разлуки с привычным миром, и, когда я сворачиваю на следующую улицу, сердце бьется в моей груди все чаще.
Я почти дома. Дома. Я спохватываюсь. Напоминаю себе, что теперь это дом Анны. Наверное, там что-то изменилось. Ей всегда нравилась ее комната в глубине дома, с голубыми веточками на обоях, но глупо, наверное, представлять ее там. Полагаю, теперь она живет в нашей спальне.
