«Любопытный персонаж!»
– А что же боярин? – спросила она вслух.
– Прихворнул, – вежливо улыбнулась госпожа Астафьева.
– Господин полковник, – обратилась она к Рощину все с той же «доброй» улыбкой, блуждающей на полных, не успевших поблекнуть губах, – если позволите, я умыкну вашу даму на пару минут.
– У нас демократия, – холодно ответил Рощин, которому знакомство с Астафьевой было ни к чему. – Полагаю, Елизавета Аркадиевна вольна решить этот вопрос самостоятельно.
«Ну, сама так сама. Спасибо, что напомнил, – согласилась Лиза, которую приглашение Елены Семеновны не на шутку заинтриговало. – Но, с другой стороны, Астафьевы политические эмигранты, враги народа, можно сказать, а я себерский офицер!»
«Впрочем, уже нет, – напомнила она себе. – Отставной козы барабанщик, и мне с эмигрантами болтать не заказано! С кем хочу, с тем и говорю! Что хочу, то и ворочу!»
– Встретимся у бара, – улыбнулась она Рощину. – Не возражаете, полковник?
– Договорились, – кивнул он. – Буду вас ждать! Смотрите, не задерживайтесь!
– Так что у вас за дело ко мне? – обернулась Лиза к боярыне Астафьевой, как только Рощин оставил их наедине.
– Не у меня… – Астафьева взяла ее под руку и провела в боковую комнату, где по случаю не было ни одной живой души. Вернее, одна была: приятной наружности молодой мужчина в мундире английского адмирала.
«Серьезно?! – удивилась Лиза, никак не ожидавшая такого поворота. – Только не говорите мне, что это…»
– Позвольте представить вам, баронесса! – с некоторой иронией улыбнулась Астафьева, прерывая на полуслове суматошный бег Лизиных мыслей. – Адмирал виконт Дэвид Уинчестер.
– А вы, адмирал, оказывается, вполне себе гуд лукинг
[11], – холодно констатировала Лиза, не отказав себе в удовольствии пройтись по фигуре адмирала недвусмысленным, оценивающим взглядом. – Никогда бы не подумала!
– Я, баронесса, – ничуть не смутившись, ответил англичанин, – напротив, слышал о вас много лестных слов от профессора Паганеля. Он говорил, что вы интересная женщина и, пожалуй, ввел меня в некоторое заблуждение. Это не совсем подходящее определение, в том смысле, что оно принижает ваши достоинства.
«Вот же шельма!»
– Спасибо за комплимент! – сказала она вслух. – Итак?
– Я предлагаю прекратить военные действия!
– В каком смысле? – высокомерно подняла бровь Лиза.
– Вы прекращаете вендетту, – объяснил адмирал. – Мой отец – граф Уинчестер, – оставляет вас в покое.
– Уверены, что он согласится? – поинтересовалась Лиза.
– Он уже согласился, – чуть улыбнулся англичанин. – В Тумбуте он вас недооценил, баронесса, но после того, как некая дама прострелила череп майору Седжвику, он задумался всерьез. К слову, это я убедил свидетелей, что опознать женщину не удалось. Начинать еще одну судебную тяжбу было бы в высшей степени легкомысленно. Однако лорду Диспенсеру я изложил факты так, как следует. Расставил акценты, так сказать, и он согласился.
– Что-то еще? – поинтересовалась Лиза, предположившая, что предложение о мире касается не только ее.
– Да, – подтвердил адмирал. – Мне не хотелось бы, чтобы себерская разведка начала разыгрывать меня и моего отца, как карты в вашей внутриполитической игре.
– Вам? – уточнила Лиза, пытавшаяся представить сложившуюся ситуацию во всей ее полноте.
– Мне и правительству Его Величества, – развеял последние сомнения виконт Уинчестер.
«Что ж, не самое плохое предложение».
– Хорошо, – согласилась она. – Я не буду участвовать в этом цирке и передам ваше пожелание своим знакомым и родственникам. Такой ответ вас устроит?
– Вполне, – поклонился англичанин.
– Что ж, – пожала плечами Лиза, – значит, война окончена.
* * *
В конце концов, прием закончился. Все когда-нибудь кончается, выдохлось и натужное веселье традиционного осеннего бала. Но еще раньше, сразу после встречи с адмиралом Уинчестером, Лиза окончательно потеряла интерес к танцам, выпивке и «непринужденному» общению с малознакомыми или вовсе незнакомыми людьми. Кивнула утвердительно, отвечая на вопросительный взгляд полковника, оперлась на его руку и позволила Рощину увести себя в отель. И вот любопытная деталь: стоило переступить порог снятого ими люкса, как между Лизой и Рощиным возникло то напряженное чувство неловкости, какое случается обычно, когда, оставшись наедине, мужчина и женщина не знают, что делать дальше. Не могут решить, как следует поступить, что сказать и как посмотреть, не представляя и того, что предпримет другая сторона, и предпримет ли что-нибудь вообще.
Лиза неловкости такого сорта терпеть не могла, что в той жизни, что в этой. А потому поспешила исчезнуть из поля зрения полковника Рощина, чтобы заодно и самой его не видеть. С глаз долой, как говорится, из сердца вон. Получилось это у нее, впрочем, не так, чтобы очень хорошо. Ее одолевали сомнения, и тоскливая маета сжимала сердце, и отчего-то хотелось плакать. Ну, или почти хотелось. И все оттого, что вопреки своей уже вполне сформировавшейся в этом мире блудливой натуре, она не могла решиться ни на то, чтобы переспать с Рощиным – чего ей на самом деле очень хотелось, – ни на то, чтобы безропотно исполнять принятые на себя моральные обязательства, и ноги перед полковником ни в коем случае не раздвигать.
Закрыв за собой дверь в спальню, Лиза сбросила туфли, освободилась от «змеиной кожи» платья и в одних чулках прошла в ванную комнату. Вообще-то здесь было довольно прохладно, но для Лизы в самый раз. К тому же она не имела в виду принимать холодный душ. В расстроенных чувствах предпочтительнее горячая ванна, в которой, если что, можно и вены себе вскрыть. Впрочем, самоубиваться она не собиралась. Ей нравилось жить, и смятение чувств в этом смысле являлось всего лишь еще одним – пусть и небесспорным – признаком качества Лизиной жизни. Хорошая жизнь, по ее мнению, должна быть разнообразной в своих проявлениях. Где-то так.
Лиза открыла кран, напуская горячую воду в просторную медную ванну, и присела на табурет, стоявший перед туалетным столиком с высоким зеркалом. Здесь, на столике, еще с утра, когда они с Рощиным вселились в номер, вместе с Лизиной косметикой и духами, остались пепельница, папиросы, коробок спичек и бутылка франкского коньяка. Горничная, убиравшая номер, заменила грязную пепельницу на чистую и унесла бокал, из которого Лиза пила коньяк. Но в остальном все оставила на своих местах.
«Папиросу, сударыня?» – хмуро взглянула Лиза в зеркало.
«Отчего бы и нет? – криво усмехнулась самой себе в ответ. – Ведь вы угостите даму спичкой?»
«Сочту за честь! – прищур истребителя, берущего чужую машину в прицел. – Глоток коньяка?»
