– Ложитесь, все! – заорал он. – Ложитесь!
– Какого хрена!
Нельсон попятился, инстинктивно подняв руки перед лицом. Гилдер понял, что тот наверняка ожидает, что он и его пристрелит. Не то чтобы его коробило сделать это, но сейчас у него есть более неотложные дела.
– Иди за женщиной, – сказал он, махнув рукой с пистолетом.
– Времени нет! Боже, ты не должен был убивать его!
Сверху снова донеслись удары. Воздух наполнился пылью.
– Мне виднее. Давай.
Позднее у Гилдера была возможность задуматься, как ему пришло в голову сначала пойти за женщиной. Это было одним из самых роковых его решений. Можно было ее оставить, и тогда исход был бы совершенно иным. Может, интуиция? Сентиментальные чувства по отношению к той связи между этими двоими, которую он уловил? Связи, которой ему удавалось избегать всю его жизнь. Подталкивая Нельсона пистолетом, он двинулся к двери палаты Лайлы.
– Открывай.
Лайла Кайл, обезумев от взрывов, нечленораздельно вопила от ужаса, не осознавая, ни где она находится, ни что происходит. Она была привязана к кровати. Кровать стояла в комнате. Комната и все в ней двигалось. Будто она очнулась ото сна лишь затем, чтобы оказаться в другом сне, и оба эти сна были одинаково нереальны. Она едва осознала факт того, что Нельсон и Гилдер вошли в палату. Двое мужчин спорили. Она услышала слово «вертолет». Услышала слово «бежать». Тот из них, что поменьше, воткнул в ее руку иглу. Лайла была не в состоянии сопротивляться, но как только игла пронзила ее кожу, в ее сердце будто ударило током, будто ее коснулись проводами от огромной батареи.
«Адреналин, – подумала она. – Я была под седативным, а теперь они мне адреналин вкололи, чтобы разбудить».
Меньший из мужчин рывком поднял ее на ноги. По обнаженной коже под больничной рубашкой пошли мурашки. Сможет ли она стоять? Сможет ли идти?
«Просто тащи ее отсюда», – сказал второй.
С настойчивостью, которую она не была в состоянии с ним разделить, мужчина наполовину потащил, наполовину понес ее вперед. Они оказались в большой комнате, похожей на лабораторию. Свет не горел, только аварийное освещение по углам. Вдали раздалась серия взрывов, после каждого из которых пол трясся, как при землетрясении. Со звоном лопались и разлетались стекла. Они подошли к массивной двери с металлическим штурвалом на ней, как на подводной лодке. Меньший из мужчин распахнул дверь и вошел внутрь. Теперь ее держал тот, что побольше, с пистолетом в руке. Держал сзади, обхватив рукой выше живота, а пистолет упер ей в ребра. В голове начало проясняться. Сердце отсчитывало удары, как метроном. Что может появиться из-за двери? Она ощущала гнилостный запах изо рта мужчины. Ощущала по его хватке, что ему страшно. Он дрожал всем телом.
– Я беременна, – сказала Лайла. Или только собиралась сказать, подумав, что это может что-то изменить. Но не успела. Из комнаты донесся визг, высокий, будто женский.
Воздушные операции в западной и центральной Айове в ночь на 9 июня несли в себе определенный риск. И главным в нем было то, что пилоты могут отказаться выполнять приказ. На самом деле так оно и произошло. Семь пилотов отказались сбрасывать боевую нагрузку на гражданские цели, а еще три заявили о серьезных неисправностях, помешавших им сделать это. Шесть процентов в масштабе всей операции. (Все десять предстали перед военно-полевым судом, трое были расстреляны, пятерым был объявлен выговор, и они вернулись к несению службы, а еще двое залегли на дно и исчезли, и больше их никто не видел.) В последующие недели, когда ОТГ «Пламя» развернула операции в крупных населенных пунктах в центральной части страны и предгорьях на западе, служащие вспоминали эту первую статистику с ностальгией, как старые добрые времена. К началу августа многие летчики либо сидели на гауптвахте, как узники совести, либо исчезли вместе со своими самолетами в небе над гибнущим континентом. Организовать удары с воздуха становилось все сложнее, и встал вопрос о том, выполнима ли вообще задача, поставленная перед ОТГ «Пламя». В довершение ко всему подняли голову сецессионисты в Калифорнии и Техасе, объявив о суверенитете штатов и реквизиции всех федеральных военных средств в пределах своих границ, лишая тем самым Вашингтон возможности решить вопрос силой. Это был весьма ловкий гамбит и в военном, и в политическом смысле, поскольку к тому моменту ситуация уже напоминала падение в пропасть. С обеих сторон посыпались угрозы, конечным результатом которых стали Битва при Уичита Фоллз и Битва при Фресно, в которых огромное количество американских военных на земле и в воздухе выкинули «белое полотенце», сложили оружие и попросили об убежище. Таким образом, к середине октября того же года, получившего у последующих поколений название Год Зиро, государство под названием Соединенные Штаты Америки фактически перестало существовать.
Но тогда, ранним утром 9 июня, в безлунном небе над Айовой ОТГ «Пламя» еще представляла собой боевую силу, пользующуюся полной или почти полной поддержкой. В подтверждение ожиданий командования Тактической Группы большие количества Зараженных Людей собрались в четырех районах штата – Мэйсон Сити, Де-Мойн, Маршалтаун и у лагеря ФАЧС в Форт-Пауэлл. К двум часам ночи с первыми тремя было покончено, и главным призом стал Форт-Пауэлл. Начали атаку штурмовики А-10 «Бородавочник» и истребители-бомбардировщики Ф-16 с авиабазы Эдвардс, и вскоре из Пенсаколы вылетел С-130. В него загрузили взрывное устройство GBU/43-BMOAB, прозванное «Мать Всех Бомб». Снаряженная 8,4 тоннами взрывчатого вещества Н-6, МОАВ была самой большой и мощной неядерной бомбой в арсенале США. От ее взрыва образовывалась воронка в сто пятьдесят метров диаметром, взрывная волна была способна уничтожить девять городских кварталов, оставив после себя горящие не один день пожары.
В 4.55 С-130 подлетел к цели. Пилот, капитан авиации ВМС Лео Мерриуэзер, женатый мужчина, отец троих крепких мальчишек, вспоминал о том, как последний раз занимался любовью с женой Белиндой. Их любовь выдержала испытания рождением и воспитанием детей и частыми переездами с места на место, обычными в жизни военного. Интимная жизнь у них тоже была в полном порядке и в физическом, и в эмоциональном плане. Казалось, каждый раз, ложась в постель с Белиндой, капитан Мерриуэзер любил ее день ото дня больше, если такое вообще возможно. А по окончании первым его желанием всегда было рассмеяться – так громко, что он не раз будил младшего сына, который вскоре прибегал в комнату, протирая глаза крохотными ручками и прижимая к груди мягкую игрушку, тигра, совершенно уморительно. Однако в последний раз им было не до смеха. В последний раз, три дня назад, все протекало медленно и тихо, почти печально. Капитану Мерриуэзеру еще только предстояло узнать, что придется ему сделать в небесах Айовы, так что причина была не в этом. Мир, их мир, рассыпался на куски, развеивался по ветру, и любое выражение человеческой привязанности в эти дни не только в бунгало Мерриуэзеров во Флориде, но в спальнях, номерах отелей, на мучительно тесных задних сиденьях машин по всей стране проходило под знаком окончательности. Заниматься любовью с дорогим тебе человеком было все равно что прощаться с ним. Когда они разомкнули объятия, капитан Мерриуэзер понял, что не смеется, а плачет. И некоторое время он тихо плакал, а его жена, понимая причину этих слез, стирала их с его лица поцелуями.
