Крук улыбнулся.
– Хорошо. А теперь идите играйте.
Они побежали, все, кроме подростков, которые на мгновение задержались под тентом, стараясь не быть заодно с малышней. Но даже они, понял Ворхис, найдут чем заняться на солнышке. Взрослые достали игральные карты, вязание, и очень скоро женщины погрузились в свои занятия, поглядывая на детей и обмахиваясь веерами. Ворхис собрал мужчин и раздал солевые таблетки. Даже если пить непрерывно, все равно есть возможность опасного обезвоживания. Они подошли к насосу и налили воду в бутылки. Объяснять было нечего, обрывать соцветия – простая и тяжелая работа, которой они уже много раз занимались. Через каждые три ряда на четвертый была посажена кукуруза другого сорта. С него надо было сорвать соцветия, чтобы избежать самоопыления. Когда придет пора собирать урожай, здесь получится гибрид более жизнестойкий, который используют для посева на следующий год. Когда отец много лет назад впервые объяснил Ворхису суть дела, это казалось впечатляющим, даже возбуждающим в своем роде. Они вмешивались в репродуктивный процесс, пусть и всего лишь у кукурузы. Однако физический дискомфорт такой работы, многие часы на палящем солнце, пыльца, постоянно оседающая на лице и руках, кружащие вокруг головы насекомые, заставили его быстро забыть эти мысли. В первую же неделю его работы в поле мужчина рядом потерял сознание от теплового удара. Ворхис не помнил, ни кто это был, ни что с ним стало потом. Его просто отправили в город с ближайшей машиной и снова принялись за работу. Вполне возможно, что он даже умереть мог.
Плотные брезентовые рукавицы, широкополые шляпы и куртки с длинным рукавом, застегнутые на запястьях. Пока они оделись, с них уже пот градом катил. Ворхис бросил взгляд на дозорную башню, где уже расположился Тифти, оглядывая посадку в оптический прицел. Крук был прав. Тифти там на своем месте. Что бы там еще ни говорили про Тифти Лэмонта, его мастерство снайпера неоспоримо. Однако, даже слыша его имя пусть и столько лет спустя, Ворхис начинал злиться. Будто с течением времени это чувство лишь усиливалось, с каждым годом, еще одним годом, который не прожил Боз. Почему Тифти вырос и стал мужчиной, а Боз – нет? В других обстоятельствах Ворхис отбросил бы эти мысли как иррациональные. Пусть Тифти и спровоцировал события той роковой ночи, но любой из них мог бы сказать «нет», и Боз остался бы в живых. Какая разница, что там Ди и Крук говорят или сам Тифти. Который даже теперь, оглядывая в прицел деревья, чтобы охранять детей Ворхиса, не стал для него лучше. Ничто не сможет заставить его перестать думать, что Тифти во всем виноват. Ворхису пришлось признаться самому себе, что это в его характере дело, и держать мысли при себе.
Он разделил рабочих на три группы, каждая должна была работать на четырех рядах. Потом они подошли к тенту, чтобы попрощаться. На открытом поле дети уже в кикбол играли, с дальней стороны дозорной башни слышался звон копыт в яме. Ди сидела в тени, с Салли и Люси Мартинес, играя в червы. Играли они с размахом, иногда по нескольку дней. На столе уже накрыли для ланча. Фарфоровые тарелки с паутиной трещин, глиняные кружки и даже скатерть.
– Похоже, мы собрались.
Она положила карты и поглядела на него.
– Хорошо. Подойди.
Сняв шляпу, он подошел и наклонился к ней. Жена поцеловала его.
– Боже, ты уже воняешь, – рассмеялась она, морща нос. – Боюсь, на сегодня это последний.
Она помолчала.
– Надо ли тебе говорить, чтобы ты был осторожен?
Она всегда так говорила.
– Если пожелаешь, – как обычно, ответил он.
– Ладно. Будь осторожен.
Нит и Сири зашли под тент. В волосах и в ткани вязаных кофт у них застряли травинки. Будто у щенков, которые в грязи извалялись.
– Папу обнимите, девочки.
Ворхис присел и обнял обеих сразу.
– Маму слушайтесь, ладно? Вернусь к ланчу.
– Мы друг другу пара, – заявила Сири.
Он стряхнул траву с их волос, уже пропитавшихся потом. Иногда ему было достаточно просто поглядеть на них, чтобы ощутить всю глубину любви, буквально до слез.
– Конечно. Не забывайте, что дядя Крук говорил. Будьте там, где мама вас видеть будет.
– Карсон говорит, что в поле чудовища, – сказала Сири. – Чудовища, которые кровь пьют.
Ворхис бросил взгляд на Ди, та пожала плечами. Не первый раз об этом речь заходила.
– Ну, он не прав, – сказал он. – Шутит, пытается вас напугать.
– Тогда почему нам нельзя на поле?
– Потому, что такие правила.
– Честно?
Ворхис постарался улыбнуться. Он и Ди давно договорились не рассказывать детям о ситуации, чем дольше, тем лучше. Однако оба они понимали, что не смогут держать их в неведении вечно.
– Честно.
Он снова обнял их, по очереди каждую, потом обеих сразу и пошел следом за остальными рабочими, к краю поля. Зеленая стена, под два метра высотой, ряды выросшей кукурузы, словно длинные коридоры, до самой ветрозащитной посадки. Солнце будто пересекло невидимую границу, отделяющую рассвет от полудня. Ворхис снова посмотрел на часы. Следи за временем. Не забывай, где ближайшее убежище. Если в чем-то сомневаешься, беги.
– Ладно, хорошо, – сказал он, натягивая рукавицы. – За дело.
И с этими словами они вышли в поле.
В каком-то смысле все они стали теми, кем стали, после единственной ночи, той, которая стала последней ночью их детства. Крук, Ворхис, Боз, Ди. Они все время держались вместе, ограниченные лишь стенами города и зоркими глазами Сестер, которые заведовали школой, да людьми из Внутренней Службы, которые заведовали всем остальным. Болтовня, слухи, сплетни, грязь. Грязные лица, грязные руки. В тот раз все четверо торчали в переулке позади дома после школы. Что такое мир? Где этот мир, и когда они его увидят? Куда отправляются их отцы, а иногда и матери, откуда возвращаются, когда от них пахнет работой, о чем они так тревожатся? Снаружи, это да, но что снаружи отличается от того, что внутри города? На вид, на запах, на вкус? Почему время от времени кто-нибудь, чей-нибудь отец или мать, уходит, но не возвращается, будто незримый мир за пределами стен наделен силой поглотить их? Нарики, драки, вампиры, прыгуны. Они знали все эти слова, но не понимали их значения. Драки – худшие из всех, но они – то же самое, что прыгуны или вампиры (этим словом их называли только старые люди). А еще были нарики, вроде похожие, но не совсем. Опасные, но не настолько, ничтожества на уровне скорпионов и змей. Некоторые говорили, что нарики – это драки, которые слишком долго прожили, другие – что это вообще другой вид. Что они вообще не были людьми изначально.
Это ставило следующий вопрос. Если Зараженные раньше были людьми, такими же, как они, почему они стали тем, чем стали?
Однако самой чудесной из историй была история Найлза Коффи. Полковника Коффи, основателя Экспедиционного Отряда, бесстрашных людей, путешествующих по миру, чтобы биться и погибать. О том, откуда происходил Коффи, толком никто не знал, это было окутано легендами, как и все насчет него. Подкидыш, выросший в приюте у Сестер. Потерявший родителей в Пасхальное Вторжение 38-го года, видевший, как погибли его родители. Бродяга, как-то раз появившийся у ворот, мальчик-воин, одетый в шкуры и с головой Зараженного на острие копья. Он в одиночку убил сотню Зараженных, тысячу, десять тысяч, с каждым годом это число росло. Никогда его нога не ступала на землю Города. Он ходил среди них неузнанным, одетый, как простой полевой рабочий. Его вообще никогда не существовало. Говорили, что его люди давали клятву – клятву на крови – не перед Богом, но друг перед другом, и что они брили голову в знак этого обета, обета умереть. Уходили далеко от стен города, даже за пределы Техаса. Оклахома. Уичита в Канзасе. Розуэлл в Нью-Мексико. На стене над койкой у Боза висела карта Старых Соединенных Штатов, прямоугольники выцветшей бумаги, скрепленные между собой как кусочки пазла. Обозначая каждое новое место, он втыкал одну из булавок их матери, а булавки соединял ниткой, обозначая маршруты, по которым прошел Коффи. В школе они спросили Сестру Пег, брат которой работал на Нефтяной Дороге, что она слышала, что она знает? Правда ли, что Экспедиционные находили других выживших, селения и даже города, полные людей? На это Сестра ничего не ответила, но в блеске ее глаз, когда она услышала его имя, они увидели свет надежды. Вот главное, чем был для всех Коффи: откуда бы он ни пришел, ему это удалось. Коффи был причиной тому, чтобы надеяться.
