Проведя некоторое время в мучениях, Луций понял, что дальше так нельзя. От его рационального мышления почти ничего не осталось, и такими темпами он скоро окончательно рассудок потеряет. Умереть в безумии, лишенным рассудка, опыта, воспоминаний, самой личности, было невыносимо для него. Покончить с собой в камере непросто, но выполнимо. Стать на стол, прижать голову к груди и намеренно броситься вниз, чтобы сломать себе шею.
Трижды Луций пытался сделать это, и трижды терпел неудачу. Он начал молиться – повторял простую молитву в одну фразу, ища помощи у Бога. «Помоги мне умереть». После нескольких ударов головой о бетонный пол она гудела, а еще зуб сломался. Он снова стал на стол, рассчитал угол падения и снова отдал себя в руки тяготения.
Он очнулся, не зная, сколько времени прошло. Лежал на спине на холодном бетоне. Вселенная снова отказалась исполнить его волю. Дверь смерти – не та, что ему суждено открыть. Его охватило отчаяние, на глаза навернулись слезы.
Луций, почему ты оставил Меня?
Это не были слова, слышимые. Нет, не все так просто, не все так очевидно. Это было будто ощущение голоса – нежное присутствие некоей силы, скрытой под поверхностью мироздания и управляющей всем им.
Неужели ты не знаешь, что лишь Я могу это у тебя забрать? Что смерть лишь в Моей власти?
Его сознание открылось, будто книга, внутри которой жила тайная реальность. Он лежал на полу, его тело занимало определенное положение в пространстве и времени, однако его сознание начало расширяться, становясь единым с чем-то огромным, невыразимо безграничным. Оно было везде и нигде, оно существовало в незримом пространстве, осознаваемом умом, но не видимом глазами, поскольку глаза отвлекали обычные вещи – эта койка, этот туалет, эти стены. Он погрузился в состояние умиротворения, которое струилось сквозь его существо, будто накатывающийся волнами свет.
Дело твоей жизни еще не окончено, Луций.
И на этом его заточению пришел конец. Стены камеры будто стали тончайшей тканью, материальной иллюзией. День за днем его размышления становились все глубже, его сознание сливалось с источником умиротворения, прощения и мудрости, открытым им. Конечно же, это Бог, или это можно называть Богом. Даже это слово было слишком ничтожным, слово, придуманное людьми, чтобы именовать то, что не имело названия. Мир не есть мир, он есть лишь проявление более фундаментальной реальности, как краска на холсте есть выражение замысла художника. С осознанием этого пришло понимание того, что его жизненный путь еще не завершен, что его истинному предназначению еще только предстоит открыться.
И еще одно. Похоже, что Бог – женщина.
Он вырос в приюте у Сестер, он не помнил ни своих родителей, ни жизни вне приюта. В шестнадцать лет записался во Внутреннюю Службу, как делали тогда почти все мальчишки, покидая приют. Когда объявили набор добровольцев во Второй Экспедиционный Отряд, Луций был в первых рядах. Вполне понятно, после события, ставшего известным как Бойня На Поле. Когда одиннадцать семей, выбравшиеся на пикник за пределы стен, попали в засаду. Погибли или были взяты двадцать восемь человек, в том числе двенадцать детей. Многие из выживших в тот день мужчин тоже вступили в Отряд. Однако мотивация Луция была не настолько сильна. Даже мальчишкой он никогда не увлекался историями о великом Полковнике Коффи, чьи героические деяния казались ему чем-то невозможным. Кто в здравом уме возьмется охотиться на драков? Однако Луций был молод и горяч, как и все юноши, и прежние обязанности наскучили ему. Стоять на часах на городских стенах, проверять поля по утрам, ловить детей, нарушающих комендантский час. Конечно, вокруг города всегда шлялись нарики (стрелять в них со стены, пусть это и считалось растратой боеприпасов, обычно дозволялось, если не переусердствовать), иногда приходилось отправляться в Эйчтаун, когда там в баре драка случалась. Но все это, как бы увлекательно оно ни выглядело, не могло пересилить скуку. Если записаться в ряды безумцев, возлюбивших смерть, – единственный выбор для Луция Грира, да будет так.
Однако именно в Экспедиционном Отряде Луций обрел то, в чем нуждался, то, чего у него никогда в жизни не было. Он обрел семью. Первым его заданием была охрана Розуэллской Дороги – охранять конвои солдат и припасов, идущие в гарнизон, в те времена – еще совсем слабый передовой пост. В его подразделении были еще два новых рекрута, Натан Крукшенк и Кертис Ворхис. Крук пришел в Отряд из Внутренней Службы, как и Луций, а вот Ворхис был бригадиром полевых рабочих. Раньше был. Насколько знал Луций, ему в жизни из винтовки стрелять не приходилось. Но в Бойне он потерял жену и двух юных дочерей, и поэтому никто не смог отказать ему. Грузовые машины ехали днем и ночью, и на обратной дороге в Кервилл конвой попал в засаду. На них напали за час до рассвета. Луций ехал в «Хамви» вместе с Круком и Вором, позади первого в колонне заправщика. Когда на них ринулись Зараженные, Луцию пришла в голову лишь одна мысль. Все, нам крышка. Мне отсюда живым не выбраться. Однако сидевший за рулем Крукшенк либо имел другое мнение на этот счет, либо ему плевать было. Он выжал газ, а Ворхис, стоявший у пулемета пятидесятого калибра, начал отстреливать врагов. Они еще не знали, что водитель заправщика уже мертв, что его выдернули прямо через лобовое стекло. Поехали сбоку от машины, и в этот момент заправщик вильнул влево и подрезал «Хамви». По всей видимости, Луций потерял сознание от удара, поскольку следующее, что он осознал, – что Крук тащит его из разбитой машины. Заправщик горел. Остальные машины конвоя исчезли, умчавшись дальше по Розуэллской Дороге.
Их бросили.
Последующий час стал самым коротким и одновременно самым длинным в жизни Луция. Снова и снова нападали Зараженные. Снова и снова трое солдат ухитрялись отбить атаку, не стреляя до последнего, до тех пор пока твари не оказывались в считанных шагах от них. Можно было бы попробовать убежать, однако перевернувшийся «Хамви» был их единственной защитой, а Луций и идти не мог, поскольку у него была сломана лодыжка.
К тому времени, когда их обнаружил патруль, они сидели на перевернутом «Хамви», хохоча до слез. Луций понял, что ближе этих двух людей, вместе с которыми он прошел мрачный коридор той ночи, у него никогда не было и не будет.
Розуэлл, Ларедо, Тексаркана, Лаббок, Шривпорт, Кирни, Колорадо. Луций не видел Кервилл годами, не видел спасительного убежища, окруженного стенами и ярким светом. Его дом всегда был где-то еще. Его домом стал Экспедиционный Отряд.
Пока он не повстречал Эми, Девочку Из Ниоткуда, когда изменилось все.
Ему предстояло принять троих посетителей.
Первый пришел рано утром, в сентябре. Грир уже позавтракал жидкой овсянкой и закончил свой утренний комплекс калистеники – по пятьсот отжиманий и подъемов корпуса, потом такое же количество приседаний и выпадов. Сделал пятьдесят подтягиваний, сериями по десять, на железной трубе, идущей под потолком камеры, как Бог заповедал. Закончив, сел на край койки и принялся успокаивать сознание, дабы возобновить свое незримое путешествие.
Он всегда начинал это с повторения молитвы, которую выучил наизусть еще у Сестер. Главным в ней были не слова, а, скорее, ритм все равно как разминка и растяжка перед упражнениями, подготовка сознания к предстоящему прыжку.
