– Лейтенант Джексон, не ждала вас.
– Прошу прощения, все очень внезапно произошло. Не возражаете, если я его заберу до конца дня?
– Было бы намного лучше, если бы вы смогли предупредить заранее. Здесь все идет своим чередом.
Калеб едва не подпрыгивал от распирающей его энергии.
– Сестра, ну пожалуйста!
Она бросила на мальчика покровительственный взгляд, раздумывая. Веера морщин в уголках ее рта стали глубже, она втянула щеки.
– Полагаю, учитывая обстоятельства, я согласна. В виде исключения, как понимаете, и не пропустите сигнал, лейтенант. Знаю, что вы в Экспедиционном Отряде часто считаете, что правила не для вас, но я такого не позволю.
Питер проигнорировал колкость. В конце концов, в этом есть и доля правды.
– Приведу его обратно к шести.
Под ее иссушающим взглядом он вдруг почувствовал себя неловко, собираясь задать следующий вопрос, и попытался изобразить небрежность.
– Кстати, где Эми? Мне бы хотелось повидать ее, прежде чем мы уйдем.
– Боюсь, на рынок ушла. Вы с ней немного разминулись.
Она резко выдохнула.
– Полагаю, вы согласитесь с нами поужинать.
– Благодарю, Сестра. Очень любезно с вашей стороны.
Калеб устал ото всех этих формальностей и дернул Питера за руку.
– Дядя Питер, пойдем, прошу тебя.
На кратчайшее мгновение, не более половины секунды, жесткий взгляд женщины пропал. В ее глазах промелькнула нежность, почти материнская. И мгновенно исчезла. Питеру оставалось лишь думать, показалось ему это или нет.
– Следите за временем, лейтенант. Я буду ждать.
Плотина была сердцем и мотором города во многих смыслах. Генераторы города работали на нефти, а плотина, контролирующая реку Гваделупе, обеспечивала орошение полей и защиту с юга и запада – никто не видел, чтобы Зараженные когда-либо пытались плавать. Считалось, что у них либо водобоязнь, либо они просто не могут удержаться на поверхности в силу другой плотности тела. В прежние дни сама по себе река была небольшой, узкой и неглубокой, летом она превращалась в ручей, но после разрушительного наводнения весной 22-го года, ставшего предвестником серьезных климатических изменений, уровень реки постоянно повышался и постепенно вырос метра на три. Потребовалось как-то обуздать ее. Это был грандиозный проект, во всех отношениях, поскольку пришлось на время отвести ее воды в искусственное русло и переместить огромные массы почвы и известняка, вырыв чашеобразный котлован водохранилища. Затем воздвигли саму плотину, что было инженерной задачей такого масштаба, которая у Питера ассоциировалась с Прежними Временами, а не с тем миром, который был ему известен. Первый пуск воды стал знаменательным событием в истории Республики. Более чем что-либо еще в Кервилле, плотина заставляла Питера понимать, насколько шаткой по сравнению с этим городом была Колония. Им неслыханно повезло, что они смогли продержаться так долго.
К верхнему краю плотины вела решетчатая лестница. Несмотря на протестующие крики Питера, Калеб ринулся вперед, бегом. К тому времени, когда Питер вышел к последнему повороту, Калеб уже стоял наверху, глядя поверх воды на вздымающиеся на горизонте холмы. Поверхность водохранилища внизу, в десяти метрах, сияла первозданной чистотой. Питер даже мог разглядеть рыб, лениво скользящих в прозрачной, как стекло, воде.
– Что там? – спросил мальчишка.
– Ну, по большей части Техас. До того перевала, на который ты смотришь, всего две мили.
– А где Нью-Мексико?
Питер показал на запад.
– Но это далеко, очень далеко. Три дня на машинах, и это без остановок.
Мальчишка прикусил нижнюю губу.
– Хочу все это увидеть.
– Может, когда-нибудь и увидишь.
Они пошли по изогнутому гребню плотины к западному сливу. Несколько сливных затворов регулярно выпускали воду вниз, в другое водохранилище, из которого она по системе сифонов шла в каналы для орошения полей. Вдалеке, на равных расстояниях друг от друга, возвышались башни Оранжевой Зоны. Они снова остановились, наслаждаясь видом. Питера в который раз поразил размах всего этого. Будто в этом единственном месте человеческая история не прервалась, не была разделена на До и После сменой эпох, которую принесли в мир Зараженные.
– Ты на него похож.
Он повернулся и увидел, что Калеб задумчиво смотрит на него, прищурившись.
– На кого?
– На Тео. Моего отца.
Эти слова застали его врасплох. Откуда мальчишке знать, как выглядел Тео? Конечно, он не может знать, но дело не в этом. Слова Калеба были выраженным вслух желанием. Попыткой сохранить живую память о своем отце.
– Все так говорят. А я в тебе много от него вижу.
– Ты тоскуешь по нему?
– Каждый день.
Повисло тяжелое молчание.
– Хочу тебе кое-что сказать, – начал Питер. – Пока мы помним человека, он не умер окончательно. Их мысли, их чувства, их воспоминания – они стали частью нас самих. Ты можешь думать, что не помнишь своих родителей, и это так. Но они внутри тебя, точно так же как они внутри меня.
– Но я же совсем младенцем был.
– Тем более младенцем.
Питер вдруг понял.
– Ты слышал про Ферму?
– Там, где я родился?
Питер кивнул.
– Точно. В ней было нечто особенное. Ощущение, будто там ты всегда будешь в безопасности, будто за нами там кто-то приглядывает.
Он мгновение глядел на мальчишку.
– Знаешь, твой отец думал, что это призрак.
Глаза Калеба расширились.
– А ты?
– Не знаю. Я много думал все эти годы. Может, да. По крайней мере нечто, похожее на призрака. У мест тоже есть память.
Он положил руку на плечо мальчика.
– Я только знаю, что этот мир желал, чтобы ты родился, Калеб.
Мальчик молчал. А потом на его лице появилась озорная улыбка, в предвкушении.
– Знаешь, что я сейчас хочу сделать?
– Говори.
– Я хочу поплавать.
Когда они спустились к основанию сливного канала, было начало пятого. Разделись до трусов, стоя на краю водохранилища. Питер стал на камни, обернулся и увидел, что Калеб замер на месте.
– Что такое?
– Я не знаю как.
Вот этого он почему-то не предвидел. Но протянул мальчишке руку.
– Давай, пошли, я тебя научу.
Вода была обжигающе холодной и с отчетливым привкусом известняка. Поначалу Калеб боялся, но через полчаса плесканий у берега стал увереннее. Еще десять минут, и он уже сам плавал, по-собачьи, уверенно держась на поверхности.
