– Чем нагружены, хотелось бы знать? – гневно прищурился Феофан. – Добычей из Гераклеи? И это Куркуас называет «разбиты» и «бежали»? Он утверждал, что при бегстве скифы бросили всю добычу и пленных, что христиане отправлены по домам, а взятое он доставит ко двору василевса.
– Они бросили что подешевле, – буркнул Зенон. – Ношеные башмаки, дырявые чулки и пустые амфоры, в награду Варде за доблесть. У него была тагма Экскувитов, и с нею он упустил половину скифского войска с лучшей добычей! Клянусь головой святого Димитрия! Или он никуда не годен и ему надо баранов пасти, а не тагмы в бой водить, или он просто изменник! Я не удивлюсь, если скифы «забыли» в Гераклее кое-что из золотишка, а Варда с Иоанном «забудут» передать это василевсу!
Возле «военного креста» повисла тишина, нарушаемая свистом ветра и криками чаек. Обвинение в сговоре со скифами и подкупе было очень серьезным. Игемоны понимали, что Зенон сказал это в сердцах: хоть его тагма и соперничала издавна с Экскувитами, оборонявшими восточные границы от сарацин, все же ему было обидно, что катафракты, лучшие воины Романии, растратили свою доблесть почти напрасно.
А Феофан подумал: если дело обернется совсем худо, эту мысль очень даже можно подкинуть василевсу. Через Феофилакта. Сына-патриарха Роман хотя бы выслушает. А помня, как он не любит старинную знать, к которой принадлежит семейство Фоки… Со старшим братом Варды, Львом, Роман двадцать с лишним лет назад соперничал за высшую власть в державе. Может, он и сам рад будет случаю избавиться и от второго из братьев.
– Пусть его действия судят василевс и синклит, – сухо обронил Феофан, не показывая игемонам свои надежды. – А нам надо решать, что теперь делать. Скифы, что ушли из пролива, теперь гребут на запад и удаляются с каждым вздохом. Но я полагаю, о преследовании теперь не может быть и речи. Если мы откроем вход в пролив, через день эта орда будет у стен Великого Города.
– Ты считаешь, они осмелятся на такую дерзость? – не поверил Зенон. – Да они только о том и думают, как бы пробраться в Евксин и сбежать домой, в свою Скифию! То есть Росию.
– Да? – язвительно ответил Феофан. Он давным-давно знал, что Зенон отважен, но умом не блещет. – А по-твоему, случайно те скифы, – он показал в сторону пролива, – и эти, – он ткнул в направлении Ребы, – оказались здесь именно сегодня, одновременно?
Игемоны переглянулись.
– Ты думаешь, они… сговорились? – удивился Иоанн.
– По-моему, это ясно, как истинность веры Христовой!
– Но как они могли? Те были в Никомедии, те – в Гераклее…
– Откуда мне знать, как дьявол помогал им сноситься? Может, они тайком посылали гонцов, а может, заранее условились встретиться здесь именно в этот день. Они ведь тоже знают, в какой срок им надо покинуть наши земли, чтобы до зимы успеть к себе домой. Высчитать этот день хватило бы ума даже у песиглавцев. И мы попали… чуть не попали в ловушку! – поправился Феофан. – А могли бы… Теперь мы стоим здесь, перед Евксином, точно как в июне. У нас скифы на Ребе и скифы близ Боспора. А мы посередине! Но только у нас теперь не одиннадцать хеландий, а шесть.
– Но и их уже не двадцать тысяч, – напомнил Дорофей.
– Но десять-то есть, а то и двенадцать. Если считать тех, что пришли из Никомедии. И этого хватит, чтобы занять предместья и расположиться там на зиму.
– Этого мы не допустим! – возмутился Зенон.
– Рад, что меж нами такое полное согласие, – не без ехидства ответил Феофан. – А чтобы этого не допустить, мы должны перекрыть им дорогу к столице. Так что те скифы, которые уже ушли на запад, пусть благодарят своих скифских богов.
– При таком волнении идти в море – самоубийство, – кентарх Иоанн махнул рукой в сторону Евксина. Из-за шума ветра всем приходилось почти кричать. – А самоубийство – смертный грех перед Господом!
– И сколько же мы будем здесь стоять? – спросил кентарх Клементий.
Несколько мгновений все молчали. Патрикий Феофан с надеждой глянул на «военный крест» с частицей пояса Богоматери. Корабль качало, крест то поднимался, то опускался, будто сам рвался в бой. Пока крест и реликвия здесь, с ним, он вынесет что угодно.
– Столько же, сколько скифы! – твердо ответил Феофан. – Клянусь головой василевса!
* * *
Русы помнили, почему в начале лета греки не пытались напасть на них, когда они стояли на этом самом месте. Прибрежное мелководье не пускало сюда хеландии, а значит, русы по-прежнему были здесь в безопасности. Однако не один Мистина Свенельдич, воевода, пришел в ярость при виде греческих судов.
– Да они добычу нашу пожечь нацелились! – заорал Добрин, завидев идущие с запада хеландии. – Ах ты змей, свинячье рыло! Выкуси!
Спускаясь с горы, Мистина поглядывал на приближающиеся хеландии с удивлением, но без особой тревоги. На расстояние огнеметного выстрела их не подпустят мели, а быть на них могло никак не больше трех-четырех сотен человек: не безумцы же греки, чтобы пытаться высадить такой отряд под носом у десяти тысяч русов!
А вернувшись в стан, воевода обнаружил, что здесь не просто готовы к защите, но вбыль подумывают о нападении. Дружины Добрина и древлянина Величко – вздорный и заносчивый мужик, тот, однако, трусом не был, – уже снарядились, освободили свои лодьи от добычи и приготовились сразиться на море. На море, при волнении, с хеландией, что размером с иной родовой городок! Рассказал бы ему кто, что всего полгода заморского похода сделают из этих лесовиков таких викингов, – не поверил бы.
– Вы что, про огнеметы забыли? – Изумленный Тородд схватил Величко за рукав. – Они же пальнут!
– А мы с кормы зайдем! – не растерялся тот.
– Не с кормы, а с ветра, – поправил Эскиль, молодой вождь наемников, занявший место павшего под Гераклеей Хавстейна.
Мистина еще не привык к этой потере и все глазами искал Хавстейна среди уцелевших свеев.
В его войске большинство составляли те, кто под залпы огнеметов не попал и лишь видел их действие издалека. Наиболее пострадавшие, те, у кого перед глазами пылали борта, соратники и родичи, кто на себе ощутил жар «олядного огня», способного гореть даже на воде и на железе, тогда же уехали с раненым Ингваром назад, на Русь. А тем, кто за три месяца войны уцелел, теперь Огненная река была по колено.
– При таком ветре греки не станут палить! – К удивлению Мистины, Эскиль поддержал древлянина. – Потому что смесь легко может отбросить на них. Они правы, – он кивнул на двоих отважных бояр, – давайте спустим скутары. Мы возьмем их.
Пару мгновений Мистина обдумывал это безумное предложение – что оно даст в случае успеха. А греки, будто услышав их разговор, развернулись и пустились обратно на запад.
– Тьфу, тролль тебе в Хель! – Добрин плюнул на песок и выругался, повторяя слова, которые сотни раз за это лето слышал от наемников. – Ушли, паскуды. Вы бы еще дольше тут рядили…
Мистина невольно рассмеялся, видя его досаду об упущенной добыче. Та же досада отражалась на лицах отроков вокруг. Тех самых людей, что всего дней десять назад едва ушли живыми из страшной битвы, где противостояли вчетверо, как оказалось, превосходящим силам патрикия Иоанна Куркуаса. Из тех часть составляли катафракты, тяжелая конница, чьим одоспешенным воинам на боевых конях, с длинными пиками русы могли противопоставить лишь боевые топоры, круглые еловые щиты и свою доблесть. Несколько тысяч их осталось лежать на поле, несколько тысяч ушли ранеными. Но русы не чувствовали себя проигравшими и уже, оправившись, готовы были отстаивать свою добычу и честь.
