И только самого Ингвара не услаждали ни пиры, ни песни, ни красота молодой жены. Даже новость о том, что Огняна-Мария «тяжела», не порадовала его, так должна бы. Не показывая вида, он день и ночь изводился от беспокойства об оставленном Киеве. Он так и не увиделся перед отъездом с Эльгой, но Мистина от ее имени твердо его заверил, что зимой она будет хранить киевский стол и не позволит Хельги Красному никаких посягательств на него. Но женщины лукавы, а княгиня умна и хитра – в этом Ингвар не раз убеждался за шесть лет совместной жизни. Раньше ее сила шла ему на пользу. А теперь?
Снова он смотрел на свой старый шрам на запястье и твердил себе: пока кровь в жилах не заменится другой, Мистина не предаст его. Но и побратим его лукав… Привыкнув опираться на Мистину и его отца, Ингвар холодел, воображая, каких опасных соперников в них найдет, вздумай они сменить господина. А им ведь несложно это сделать – у них нет ни своей волости, ни рода, ни дедовых могил. «Бедному одеться – только подпоясаться», – смеялся Мистина, застегивая свой печенежский княжеский пояс, усаженный серебром так густо, чтобы было едва видно ремень.
И что тогда будет с древлянами?
И есть ли теперь у земли русской хоть клочок на левом берегу Днепра?
Голова пухла от мыслей, а душа изнывала от тревоги, и Ингвар пил каждый вечер чуть ли не до беспамятства, лишь бы забыть все это. Летом казалось, до самой смерти не избыть ужасов «олядного огня» – а теперь все это стало таким далеким, будто случилось лет десять назад, да и вовсе не с ним. Тот день в Боспоре Фракийском оказался лишь первым звеном в длинной цепи тревог и забот…
Но вот Днепр вскрылся, лед ушел вниз по течению, и Ингвар, купив у смолян три десятка лодий, с дружиной и данью с северных владений двинулся на полудень. Когда показались окрестности Любеча, тревога его достигла наивысшего накала: если он в Киеве уже не хозяин, здесь его и встретят… Сам он именно так и поступил бы, ожидая нежеланных гостей.
Однако все сошло благополучно: поляне и саваряне, населявшие этот старый городец, встречали его как господина. Здешний боярин, Ведослав, хоть и воевал Греческое царство под началом Мистины, никаких особых новостей для Ингвара не имел. Рассказал о зимнем приезде Грозничара и чем все кончилось, намекнул, что надо бы как раз и в Чернигов весть послать – без князя ведь невозможно исполнить обещание Эльги зятю и возвести того в новое достоинство. Но с этим Ингвар велел не спешить: сперва он хотел поглядеть на Киев.
В стольный город Ингвар и его дружина вошли беспрепятственно. Более того – Эльга сама ожидала его у причала и поднесла золоченый рог. У нее уже все было готово к приему, через день она назначила пир, а потом и сама его возглавила, сидя на своем престоле на возвышении в Олеговой гриднице. Ингвар дивился бы такой ее благосклонности, если бы не поговорил с Мистиной и не узнал от него, как важно, по мнению их обоих, сохранять мир между супругами в глазах ближних и дальних.
И, помня предупреждение матери, мысленно благословил мудрость супруги. Не зная о замыслах Сванхейд заменить их с Ингваром на Тородда с Бериславой, Эльга делала все, чтобы в этой замене не было нужды.
На людях Эльга обходилась с князем приветливо, но сразу дала понять, что на днях уедет к себе в Вышгород. Ингвар попросил ее задержаться, чтобы успеть обсудить дела на лето, но она отказалась: мол, что решите, то я и исполню.
В этот раз Эльга впервые встретилась с Ингваром с тех пор, как порвала с ним и узнала другого мужчину. Она ожидала, что будет втайне стыдиться, но от стыда ее спасла неожиданность: сейчас беременность Огняны-Марии уже стала заметна. Закаленная испытаниями последних лет, Эльга не упала, увидев ее на Почайне, и даже почти не переменилась в лице, но испытала потрясение. Сбывались худшие ее ожидания: другая жена уже готова принести Ингвару другого ребенка. А что, если это будет сын? Мысли о себе и Мистине разом исчезли, как листья, сдутые порывом урагана, теперь Эльга могла думать лишь об этом ребенке и о соперничестве, на которое в будущем окажется обречен Святка. Даже пожалела, что еще осенью не велела Мистине избыть болгарыню как можно скорее.
– Да, – озабоченно кивнул Мистина, когда она смогла обменяться с ним парой слов. – Едва это чадо родится, Святка потеряет право на дань уличей и тиверцев. Ингвар обещал их сыну Огняны еще до женитьбы.
– Перед кем обещал?
– Перед Петром. То есть его кавханом – старшим из бояр. Это в их уговор входило.
– Ах, уговор! Когда-то я вышла за него как раз потому, что он подчинил этих уличей и тиверцев – я тогда знать не знала, что это за роды и где живут! Я в то время об Йотунхейме и Утгарде
[31] знала больше, чем об этих землях! Но я рассчитывала, что такой человек сумеет обеспечить мне и моим детям… моему сыну достойную участь! Ты мне рассказывал об этом, помнишь?
– Помню! – Мистина ухмыльнулся: – Меня для того и послали, чтобы я тебе об этом рассказал. Но я ведь тебя ни в чем не обманул. Эти земли и сейчас подчинены нам… то есть Ингвару.
– Это он обманул меня! Когда мой сын родился, эти земли принадлежали ему! А теперь он вот-вот их лишится! А разве он в чем виноват? Разве это он провалил начало похода и был вынужден… раздавать свои земли, чтобы купить себе эту…
– Ну ладно тебе, может, там еще девка будет… – утешал ее Мистина.
Его собственные надежды на законного сына жена поневоле обманула уже дважды, приходилось отложить их «до нового брюха».
Пользуясь тем, что в избе кроме них только Совка, Мистина обхватил возмущенную Эльгу, прижал к стене и стал целовать в шею.
– Пусти! – Она сердилась и не была расположена к нежностям.
– Я скоро из Киева уйду. Надолго.
– Куда? – Эльга уперлась руками в его грудь и подняла голову.
– Туда! К уличам. Дань собирать. И с Ильбугой надо повидаться – братец его у меня так и сидит, надоел, рожа хомячья.
– Толку с него, раззявы! – Сейчас Эльга сердилась и на Едигара тоже. – Коли была ему эта кареглазая обещана, чего же тянул, не взял ее? Он свою долю просвистел, а мой сын теперь в убытке!
– Может, еще подобреет наша доля! – Мистина взял Эльгу за плечи, прислонил к стене и, опустив лицо к ее лицу, взглянул ей в глаза своими бесстыжими и веселыми глазами. – Ингвар сам хочет темирбаев с собой на греков звать – вот мы Едигарову чадь и позовем. А как придет черед с ним расплачиваться… У нас ведь есть кое-что, чего он спит и видит заполучить…
– О-о… – Изумленная Эльга втянула воздух ртом. – Ты придумал…
Мистина наклонился и жадным поцелуем зажал ей рот, будто только и хотел, что помешать проговориться…
Ростислава на свой лад утешала Эльгу: каждая третья-четвертая баба родинами помирает, а у иной из семи-восьми чад одно-два подрастет… Ута, в свой черед, склоняла сестру к тому, чтобы вернуться к мужу и сновь попытаться самой родить ему другое дитя. Но об этом Эльга даже думать не хотела и поспешила уехать в Вышгород. Чего доброго, Ингвар на радостях вообразит, будто она готова удовольствоваться половиной мужа и у него теперь будет две жены одновременно.
