Боян помолчал. Вспомнил Едигара. Лето тот просидел в порубе на Свенельдовом дворе, осенью переместился в клеть с печкой – Мистина все же хотел сохранить пленника живым и здоровым. Такая же участь смотрела в глаза и Бояну – и это еще будет счастье, если ему позволят дожить до возвращения Ингвара.
– Ты, княгиня, женщина умная и здравомыслящая, – начал он. – Позволь мне объяснить…
– Мы тебя для этого и позвали.
– Сильнее всего князь желает мира с греками. Но греки не желают мира с вами – цесарь не намерен даровать Руси дружбу Романии. Вы – идолопоклонники, безжалостный и дикий народ в их глазах.
– Однако они не менее трех-четырех раз заключали союзы с русами, такими же, как мы, – напомнил Мистина.
– Это верно. Но только если их к тому принуждали силой. Ты же не сумел два года назад мечом добиться того, чтобы Роман предложил тебе мир, – Боян не упустил случая пристыдить своего врага. – Да, ты добрался до самой Ираклии, но под ее стенами был разбит и бежал.
– Отступил, – поправил Мистина, вращая золотое обручье у себя на руке. – С добычей.
– Они считают, что вы бежали. Роман и его василики убеждены, что в то лето одержали победу над русами – над самим Ингваром, над тобой. И над твоим братом Хельги, княгиня. Вы считаете победителями себя, а ромеи – себя. Они не предложат вам мира, а если его предложите вы – отвергнут.
– Да знаю я! – с досадой бросил Мистина. – А зачем, ты думаешь, мы два года собираем новое войско и уламываем всякого шишка болотного!
Лицо его исказилось от ярости, ноздри дрогнули. И его железное сердце истомилось в ожидании конца дела, которое в день его победного возвращения в Киев не закончилось, а лишь началось.
– И ты уверен, что в другой раз вам больше повезет? Что вас опять не встретят «влажным огнем» в Боспоре Фракийском, что у стен Царьграда вас не будут ждать Экскувиты и десятки тысяч Романовых войск? Если вас сожгут и разобьют во второй раз, это будет ваша общая смерть – твоя, князя, княгини, всего вашего рода!
– Я это знаю! – воскликнула Эльга. – Это так и есть! А ты пытался предупредить Романа о нашем походе, чтобы все это так и вышло! Может, ты и сестру свою выдал за Ингвара, только чтобы сидеть здесь и следить за каждым нашим шагом! А хотел ты не помочь нам, а погубить нас! Я с первого дня знала, что эта твоя Огняна – нам одно горе! Если бы Ингвар сперва посоветовался со мной или… – она оглянулась на Мистину, – с боярами и дружиной, ее и ноги бы здесь не было!
– Я пытаюсь вам помочь! – возразил Боян. – Мне дорога моя сестра, и я хочу ей счастья в ее новом доме. Роман не станет заключать мир с Ингваром, пока не убедится, что тот достаточно силен, чтобы ему угрожать. Но Роман не желает, чтобы это убеждение обошлось ему слишком дорого. Ингвар должен собрать войско и выступить в поход, но не приближаться к границам Греческого царства. И Роман должен заранее получить весть об этом, чтобы выслать своих людей навстречу и заключить мир до того, как на его земле сгорит хоть одна виноградная плеть. Так мы условились… с ним.
– Ты виделся с Романом? – Мистина недоверчиво поднял брови, собрав лоб в складки.
– Нет. – Боян опустил глаза.
– Слушай, не темни. У меня твои хитрости вот где, – Мистина резко провел пальцем у себя под горлом. – Роман должен убедиться в нашей силе, не подпуская нас близко? Хватит мне тут… плетень заплетать.
– Я говорил с патрикием Феофаном, – не поднимая глаз, пояснил Боян. – Паракимоменом.
Даже ему было трудно смотреть на Мистину, по-настоящему пришедшего в холодную ярость: вот теперь он подавлял исходящий от него гнев, и угроза ощущалась телесно.
– А это что за леший?
– Это его старший боярин… как ты – при Ингваре, только не побратим, у цесаря нет побратимов. Когда вы бежали от Ираклии, воеводы и бояре убедили Романа, что русы разбиты и никогда не вернутся. Поэтому он и слушать не станет о договоре с вами. Но если вы вновь покажете силу… а Феофан сделает так, что Романовым землям не будет причинено вреда… он убедит Романа, что мир с вами нужен, и договор будет вам предложен.
Некоторое время было тихо: княгиня и воевода обдумывали услышанное.
– Ты сговорился с Фефаном, – чуть погодя начал Мистина, – что он обдурит Романа, а ты – Ингвара. Вашими руками будет заключен мир, и вы оба будете молодцы…
– Вам нужен этот мир! Куда больше, чем мне! И чем Феофану.
Эльга посмотрела на Мистину. «Мне все равно, чьими руками, лишь бы этот мир наконец состоялся», – говорил ее взгляд.
Но она понимала: радоваться рано. Что-то мешало ей принять этот замысел, ведший, казалось бы, к ее главной цели в последние годы.
– Все сказал? Ступай к себе, – Мистина кивнул Бояну. – Я… Княгиня обдумает это дело.
– Поцелуй крест, что не солгал! – потребовала Эльга.
– Да ни к чему, – возразил Мистина, не успел Боян взяться за крест. – Я велел Огняну из Витичева не выпускать и никого не пропускать к ней. Я за Деженя ручаюсь, у него мышь не пролезет. Если наш соловей желает добра сестре, будет благоразумен и без клятв.
Свенельдич вынул из-за пазухи нож с греческой рукоятью и слегка повертел перед собой. Эльге он показывал его ночью из своих рук и не дал даже прикоснуться – мало ли что.
Когда Боян вышел, Эльга и Мистина еще некоторое время молчали.
– Если все так гладко, почему он Ингвару об этом уговоре не рассказал? – наконец произнесла княгиня. – Или Ингвар знал, но скрыл от меня? И от тебя? – Она пристально взглянула в глаза Мистине, испугавшись, что и муж, и воевода могли утаить от нее такие важные дела.
Ее холодом пробило от мысли: если окажется, что Боян послал свои вести с согласия Ингвара… Нет, тогда князь бы заранее распорядился выдать ему ту грамоту.
– Он знал, что делал, – обронил Мистина. – Ингвар на такое не согласился бы. Потому что не согласился бы я… и все прочие бояре и отроки.
– Почему? Сам знаешь, как трудно собрать хорошее войско, а они с этим… Феофаном предлагают договор без войны…
– И без добычи. Будто ты не слышала, что паробки уже два года рассказывают! Сколько они поубивали греков, сожгли сел, выпили вина, перещупали девок! Ничего этого больше не будет.
– Но ведь Роман даст дары ради мира!
– Когда тебе что-то дают – это совсем не то, если берешь сам. Сам выбираешь, что нравится, зная, что заслужил это своей отвагой, взял своим мечом.
– Но ведь… – Эльга всплеснула руками, – сколько крови! Ты говоришь, они добычей хвалятся! А что половину из них убили? Десять тысяч! Половина войска! Десять тысяч мужей и отроков сгорели заживо, утонули, были зарублены, умерли от хворей разных, от ран!
– Мертвые молчат. Голос имеют те, кого судьба пощадила.
– Молчат! Я не буду молчать! Мой брат Эймунд… Никто так и не рассказал мне, как он погиб, но его больше нет! У меня нет больше брата, и никакие дары не заменят мне сына моего отца! Ты мог погибнуть! – Она подбежала и положила руку Мистине на плечо, где под кафтаном и сорочкой прятался победневший за два года, но хорошо заметный, знакомый ей длинный кривой шрам. – Ты сам мог навек остаться в той земле под маслинами!
