Наконец, адмиралтейство предвидело и возможность того, что, как только конвой пройдет остров Медвежий, могут возникнуть обстоятельства, при которых судам придется «рассеяться» и продолжать путь в русские порты самостоятельно.
Для крейсеров Гамильтона суббота 27 июня была обыкновенным днем, чего нельзя было сказать о торговых судах, ибо для них этот день был «днем начала» после долгих месяцев ожидания. На «Уичите» утром этого дня командир провел смотр корабля: на палубе был построен корабельный оркестр. На берег сошла одетая в полную форму бейсбольная команда, чтобы провести матч с командой другого корабля, но многие заметили, что от одного судна к другому сновали моторные катера, собирая их капитанов и первых помощников на совещание по конвою, назначенное на 13.00.
Совещание провели в большом новом зале христианской ассоциации молодых людей, в лагере, который строили в Хваль-фьорде инженеры королевской морской пехоты.
Это было довольно грязное и неудобное здание, но зато оно было скрыто от любопытных глаз и бдительно охранялось солдатами морской пехоты. Когда капитаны судов гурьбой вошли в зал, они увидели командира военно-морской базы в Исландии, командиров крейсеров и эсминцев эскадры Гамильтона и командиров кораблей непосредственного охранения конвоя во главе с капитаном 3 ранга Брумом. (Гамильтон считал, что в интересах обеих сторон командир сил охранения должен был еще до выхода в море встретиться с капитанами судов конвоя.)
«Длинный зал был вскоре заполнен густым дымом от двухсот одновременно выкуриваемых трубок и сигарет, — записал позднее в своем дневнике лейтенант Фэрбенкс. — Присутствовавшие на совещании не испытывали особого возбуждения, в зале стоял лишь низкий монотонный гул от разговоров. Большую часть времени командиры и капитаны либо ходили, разговаривая, вдоль зала, либо сидели на длинных столах и скамейках». В конце зала офицеры военно-морского флота сортировали большие конверты со штампом «Вооруженные силы Его Величества», в которые были вложены секретные инструкции и коды для каждого судна.
Капитаны английских судов были одеты в темные форменные костюмы и морские фуражки и в ходе совещания старательно делали записи в своих блокнотах. Одежда американских капиталов была менее официальной: бесформенные куртки, свитеры и яркие рубашки из шотландки. После того как к собравшимся обратились командир конвоя коммодор Даунинг и капитан 3 ранга Брум, заверивший, что эсминцы сделают все возможное, поднялся контр-адмирал Гамильтон. Он вкратце познакомил капитанов с планом операции.
Гамильтон начал с предупреждения, что конвой — не увеселительная прогулка, но тут же пообещал, что его будут сопровождать мощные силы непосредственного охранения, включая два корабля ПВО и судно, оборудованное катапультой для подъема самолета. Участникам совещания не сообщили данных разведки о том, что в действительности противник намеревается атаковать конвой крупными надводными кораблями, но тот факт, что за столом на сцене сидело так много старших офицеров военно-морского флота, должно быть, настолько же разочаровал капитанов судов, насколько и ободрил их: почему этому конвою уделяется такое внимание и предоставляется такая мощная защита? Не менее удручающим оказалось и то обстоятельство, что собравшимся представили капитанов целых трех «спасательных судов»: Макгоуна, Морриса и Бэннинга. Судам последних двух — «Замалеку» и «Рэтлину» — за три дня до этого приказали прибыть в Исландию с такой поспешностью, что они не успели закончить производившиеся на их борту работы по установке дополнительного вооружения. «Замалек» вышел в море с заводскими рабочими, которые устанавливали новые тяжелые зенитные пушки, четыре «эрликона», ракетные пусковые установки с лотковой направляющей и параваны. Все это с несомненной очевидностью указывало на то, что адмиралтейство считало этот конвой необычным.
Гамильтон заверил капитанов судов, что помимо сил непосредственного охранения под командованием Брума переход конвоя обеспечивается мощными силами ближнего прикрытия, состоящими из английских и американских крейсеров, и силами дальнего оперативного прикрытия, в которые входят английские и американские линейные и другие крупные корабли. «Возможно, во время перехода вы не увидите большей части этих кораблей, — объяснил Гамильтон, — но они постоянно будут готовы оказать вам необходимую поддержку». Он добавил, что для перехвата надводных кораблей противника в соответствующих районах развернуты английские и русские подводные лодки, а английская авиация будет оказывать боевое воздействие на аэродромы противника в Норвегии. Принимая все это во внимание, Гамильтон считал, что имеются все шансы на переход конвоя «практически невредимым». Капитаны судов встретили разъяснения Гамильтона с заметным подъемом. Несколькими днями позже Гамильтон вынужден был признать, что его выступление перед капитанами сделало ту роль, которую он должен был сыграть вечером 4 июля, «еще более неприятной».
Гамильтон объяснил капитанам, что самые большие неприятности им причинят воздушные атаки немцев, поэтому очень важно не тратить понапрасну боеприпасы:
«Внушите своим людям — необходимо соблюдение строгой дисциплины ведения огня. Предшествующий опыт показывает, что бесполезно продолжать обстреливать самолет, если он уже сбросил бомбы или торпеды». Далее Гамильтон отметил; что излюбленная тактика немцев, по-видимому, заключается в том, чтобы сначала использовать высоко кружащие над конвоем бомбардировщики «Юнкерс-88» и отвлечь таким образом внимание от идущих в атаку на низкой высоте торпедоносцев-бомбардировщиков: «Следите внимательно за торпедоносцами, но будьте осторожны, чтобы в горячке не обстрелять другие суда и корабли конвоя».
После совещания Гамильтон провел: короткую беседу с командиром конвоя и его заместителем, а также с капитаном оснащенного катапультой «Эмпайр Тайда». С летчиком приданного этому судну «харрикейна» Гамильтон обсудил вопрос о том, в какой момент предпочтительнее катапультировать самолет: поддаться искушению и атаковать следящие за конвоем разведывательные самолеты или ждать массированного нападения неповоротливых торпедоносцев-бомбардировщиков? Гамильтон пришел к заключению, что, если даже удастся сбить один разведывательный самолет, для противника эта потеря будет малоощутимой; если же «харрикейн» катапультировать во время налета, шансы причинить ущерб противнику будут большими. Он предложил, чтобы самолет поднимали в воздух только после того, как конвой пройдет остров Медвежий, поскольку опасность воздушных атак в районе восточнее острова будет наибольшей; он приказал также сделать деревянный макет самолета, чтобы поставить его на катапульту, если «харрикейн» будет сбит противником.
Во время выступления па совещании Гамильтон, как бы между прочим, произнес фразу, которая запомнилась всем присутствующим. Он сказал: «Вы вполне можете оказаться причиной еще одного генерального морского сражения, — возможно, подобного Ютландскому».
«Возможно, подобного Ютландскому» — эти слова звучали в ушах капитанов, когда они выходили из зала христианской ассоциации молодых людей и под проливным дождем шли к причалам, где их ждали моторные катера, которые должны были доставить их на разбросанные по всему фьорду едва различимые в пелене дождя суда. Капитаны молча наблюдали, как от пирса отошли на своих катерах высокопоставленные военно-морские чины. Когда в ожидавший их катер сели командир оснащенного гидролокатором траулера ПЛО и капитаны двух эскадренных танкеров, капитан танкера «Грэй Рейнджер» Гансден, обращаясь к командиру «Айршира», спросил: «Ну, как вам понравилось выступление адмирала?» Командир траулера лейтенант Грэдуэлл ответил: «Что касается меня, то я не очень-то задумываюсь над предстоящим сражением. Единственное мое желание — довести конвой по назначению». Через три часа флагманский корабль Гамильтона снялся с якоря и в сопровождении трех эсминцев направился в Сейдис-фьорд чтобы проводить в море корабли охранения конвоя под командованием капитана 3 ранга Брума.
