Тетушка Розелина нервно закашлялась: не такого подвига она ожидала от племянницы. Корабельный врач с преувеличенным интересом разглядывал содержимое своей тарелки. Рука Торна выдернула из кармашка часы демонстративным жестом, свидетельствующим об отсутствии интереса к застольной беседе.
Старший помощник выглядел таким убитым, что Офелии стало его жаль.
– Не огорчайтесь, от этого медаль не перестала быть талисманом. Она ведь спасла вас от ревнивого мужа…
– Офелия! – задыхаясь, вскричала Розелина.
Конец ужина прошел в гробовой тишине. Когда все встали из-за стола, Торн первым покинул комнату, даже не буркнув «спасибо».
На следующий день Офелия обследовала весь дирижабль. Закутавшись в шарф, она прошла от носа до кормы, выпила чаю в салоне, потихоньку (с разрешения Бартоломе) осмотрела кабину пилотов, штурманскую каюту и радиорубку. Но чаще всего она заглядывалась на пейзажи за иллюминатором. Иногда это был пронзительно-синий, бескрайний небосвод, по которому проплывали редкие облачка. Иногда – сырой туман, застилавший все кругом. А иногда, если дирижабль пролетал над каким-нибудь ковчегом, – городские колокольни.
Мало-помалу Офелия свыклась со столами без скатертей, с каютами без пассажиров, с креслами без отдыхающих. Никто никогда не садился в их дирижабль, и трапы были не нужны, потому что нигде не случалось остановок. Тем не менее полет был долгим: им приходилось облетать другие ковчеги, чтобы сбрасывать на них мешки с почтой.
Если Офелия и ее шарф разгуливали по всем помещениям, то господин Торн вообще не высовывал носа из каюты. Много дней подряд он не выходил ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину.
Когда в отсеках дирижабля похолодало и стекла покрылись кружевным инеем, тетушка Розелина решила, что племяннице пора серьезно поговорить с женихом.
– Если вы сейчас не наладите отношения, потом будет слишком поздно, – предупредила она девушку, когда они вдвоем прогуливались по палубе.
Стекла иллюминаторов пылали в огне заходящего солнца. Снаружи стоял невообразимый холод. Осколки прежнего мира, слишком мелкие, чтобы стать ковчегами, подернулись инеем и сверкали в небе, как россыпи бриллиантов.
– Какая вам разница, поладим мы с Торном или нет? – вздохнула Офелия, кутаясь в шарф. – Мы ведь все равно поженимся, а это самое главное.
– Ну и ну! Я в твоем возрасте была куда более романтичной невестой!
– Вы – моя дуэнья, – напомнила ей Офелия. – И ваша задача – следить за тем, чтобы со мной не случилось ничего неприличного, а не в том, чтобы толкать меня в объятия этого человека.
– Неприличного… скажешь тоже! – проворчала тетушка Розелина. – В этом смысле ты ничем не рискуешь. У меня такое впечатление, что ты не вызываешь у господина Торна никаких пылких чувств. Да и вообще… я никогда еще не видела мужчины, который бы так шарахался от женщин.
Офелия не смогла сдержать довольной улыбки, которую, на ее счастье, тетка не заметила.
– Вот что: пойди-ка предложи ему травяной отвар, – вдруг решительно сказала Розелина. – Липовый отвар. Липа хорошо успокаивает нервы.
– Тетя, это ведь он хочет на мне жениться, а не наоборот. С какой стати я должна за ним ухаживать?
– Но я же не прошу тебя кокетничать с ним! Мне просто хочется наладить между вами нормальные отношения. Отнеси отвар и постарайся быть полюбезнее!
Рыжий солнечный диск скрылся в тумане. Офелия увидела, как ее тень на полу вытянулась, побледнела и растаяла. Темные очки девушки побледнели, приспосабливаясь к новому освещению.
– Ладно, тетя, я подумаю.
Розелина взяла ее за подбородок, заставив поднять голову.
– Ты должна быть покладистой, слышишь, девочка?
За иллюминаторами стемнело. Офелия замерзла, несмотря на шарф, плотно обвивший ее плечи. В глубине души она признавала правоту тетки. С Торном лучше не ссориться. Ведь они обе понятия не имели, какая жизнь ожидает их на Полюсе…
Предостережение
Тихий стук в металлическую дверь потонул в шуме двигателей. Офелию и ее маленький поднос с дымящейся чашкой окутывала полутьма. Однако светильники в коридоре позволяли различать полосатую обшивку стен, номера кают и вазоны с цветами.
Офелия с бьющимся сердцем постояла еще немного, ловя звуки по другую сторону двери. Тишину нарушал только мерный рокот моторов. Одной рукой ухватив покрепче поднос, другой она еще раз стукнула в дверь. Но никто не открыл.
Ну что ж… Значит, она вернется попозже.
Держа поднос обеими руками, Офелия осторожно развернулась, чтобы уйти. И тут же вздрогнула от толчка в спину. Дверь каюты распахнулась!
На пороге, во весь свой гигантский рост, стоял Торн, устремив на нее безжалостный взгляд. Слабенькие светильники не смягчали, а, наоборот, подчеркивали резкие контуры его лица, шрамы на виске и на лбу.
Офелия подумала: «Нет, он решительно слишком высок для меня».
– Что вам угодно?
Торн произнес это ровным голосом, со своим северным акцентом, четко выделявшим каждую согласную.
Офелия протянула ему поднос:
– Тетя попросила принести вам отвар.
Крестная наверняка осудила бы ее откровенность, но Офелия не умела лгать. Торн, неподвижный как скала, не шевельнул и пальцем, чтобы взять чашку. «Может, он вовсе и не презирает меня? – подумала Офелия. – Может, он просто туго соображает?»
– Это липовый отвар, – добавила она. – Кажется, он успо…
– Вы всегда говорите так тихо? – грубо прервал ее Торн. – Вас едва можно понять.
Помолчав, Офелия ответила еще тише прежнего:
– Всегда.
Наморщив лоб, Торн разглядывал ее так, словно старался найти в этом намеке на женщину хоть что-нибудь достойное интереса. Тяжелые темные волосы, очки, изношенный шарф… Еще несколько секунд они пристально смотрели друг на друга. Офелии показалось, что Торн хочет вернуться в каюту, и она отступила на шаг. Торн развернулся и прошел к себе. А Офелия так и осталась у двери, со своим бесполезным подносом. Казалось, жених начисто забыл о ее присутствии в коридоре. Но при этом хотя бы не захлопнул за собой дверь.
Со своего места Офелия разглядывала его каюту. Мягкий раскладной диванчик, ночью служивший постелью, багажная сетка, в глубине – столик с письменным прибором, вот и вся обстановка. Торн зажег лампу, небрежно сбросил медвежью шкуру на диванчик и оперся обеими руками на столик. Здесь он, видимо, работал – столик был завален альбомами и исписанными листками для заметок. Торн стоял не шевелясь, и Офелия никак не могла понять, чем он занят – читает или размышляет.
Она внимательно изучала его фигуру. Напряженная поза, костлявые запястья, выглядывающие из рукавов, острые лопатки под камзолом, длинные сухощавые ноги. Казалось, будто ему неудобно в этом слишком большом и слишком худом теле.
