– Просто солнце встает, мадам, и они приспосабливаются к новому освещению…
Офелия взглянула на Беренильду сквозь противный серый цвет, который приняли стекла ее очков, и решила быть чуточку более искренней:
– …А также к моему настроению. По правде говоря, мне кажется, Торн надеялся, что вы подберете ему жену, более похожую на вас. Боюсь, я полная противоположность этому идеалу.
– Вы боитесь или вас это утешает?
Беренильда внимательно следила за выражением лица своей гостьи, словно забавлялась необыкновенно увлекательной игрой.
– Не смущайтесь, Офелия, я не расставляю вам никакой ловушки. Вы думаете, я не понимаю ваших чувств? Вас насильно отдают замуж за человека, которого вы не знаете, который холоден как айсберг. Но я хочу вас успокоить, дитя мое: Торн – человек долга. Я полагаю, он просто-напросто приучил себя к мысли, что никогда не женится. А вы разрушили это убеждение, вот и все.
– Но почему он не хотел жениться? Оказать уважение своему клану, создав семью, – разве это не долг каждого его члена?
И Офелия поправила сползавшие очки, посмеиваясь про себя: уж кому бы говорить такое, только не ей…
– Он не мог этого сделать, – спокойно возразила Беренильда. – Вы ведь не знаете, почему я стала искать ему невесту так далеко от Полюса, не в обиду вам будь сказано.
– Прикажете что-нибудь подать, мадам?
Старый слуга, возникший на пороге комнаты, был явно удивлен тем, что видит свою хозяйку в этом крыле замка. Беренильда небрежно отбросила пяльцы на соседнее кресло.
– Чаю и бисквитов с апельсиновым джемом! Подайте их в малую гостиную, мы уходим отсюда… Так о чем мы говорили, крошка моя? – спросила она, обратив к Офелии ясные лазурные глаза.
– О том, что Торн не мог жениться. Признаюсь, я не совсем понимаю, что мешает мужчине вступить в брак, если таково его желание.
– Дело в том, что он бастард
[8].
Офелия замигала, ослепленная солнечным светом, хлынувшим в окна. Значит, Торн – незаконнорожденный?
– Его покойный отец, мой брат, имел глупость полюбить девушку из другого клана, – объяснила Беренильда, – а семья из этого клана, к несчастью, с тех пор попала в немилость.
При этих словах ее гладкое лицо исказила злоба. «Это больше чем презрение, – подумала Офелия, – это жгучая ненависть». Беренильда протянула Офелии свою красивую руку, покрытую татуировкой, чтобы девушка помогла ей встать.
– Торна чуть не изгнали из общества вместе с его развратной матерью, – продолжала она, уже спокойнее. – Мой дражайший брат совершил еще одну глупость – он скончался, не успев официально признать сына, и мне пришлось использовать все свое влияние, чтобы спасти мальчика от бедствий. Как видите, я в этом преуспела.
И Беренильда с грохотом захлопнула створки двери. Ее злобная усмешка уступила место мягкой улыбке, голос опять стал медоточивым.
– Вы не спускаете глаз с татуировок на руках у меня и моей матери. Так знайте же, милая моя Офелия, что это знак клана Драконов – почетный знак, на который Торн никогда не сможет претендовать. И в нашем клане не найдется девушки, которая согласилась бы вступить брак с бастардом, сыном опозоренного отца.
Офелия усиленно размышляла над этими словами. На Аниме тоже могли сурово наказать человека, опорочившего честь Семьи, но предать из-за него проклятию целый клан… Да, Торн был прав: здешние обычаи более чем суровы…
Вдали раздался медный звон стенных часов. Беренильда, погруженная в свои мысли, внезапно встрепенулась:
– Боже мой, я совсем забыла о партии в крокет у графини Ингрид!
Она потрепала Офелию по щеке.
– Я не приглашаю вас присоединиться к нам – вы, наверно, еще не опомнились от долгого путешествия. Выпейте чаю в гостиной, отдохните у себя в спальне и распоряжайтесь лакеями, как вам угодно!
Офелия посмотрела вслед Беренильде, которая торопливо шла в своем шуршащем платье по галерее, заставленной белыми призраками мебели.
Потом задала себе вопрос: а что это такое – лакеи?
«Мама, папа…»
Гусиное перо, начертавшее эти два слова, долго висело в бездействии над листом бумаги. Офелия просто не знала, что писать дальше. Ей не хватало красноречия ни в устных беседах, ни в письмах. Она не умела выражать словами то, что ее глубоко волновало.
Девушка загляделась на языки пламени в камине. Она сидела на меховой шкуре в маленькой гостиной, а низкая скамеечка для ног заменяла ей письменный стол. Трехцветный шарф лениво свернулся кольцами на полу, словно уснувшая змея.
Она опять склонилась над письмом. Ей всегда трудно было общаться с родителями. Мать обладала всесокрушающей энергией, не оставлявшей места ничему, кроме ее собственной персоны. Она говорила, требовала, жестикулировала и не слушала никого, кроме себя. Что до отца, то он давно уже стал тенью своей жены и вяло одобрял все ее действия, не отрывая глаз от пола.
Офелия знала, чтό ее матери хотелось прочесть в письме – выражения горячей дочерней благодарности и первые придворные сплетни, которые она потом могла бы разносить по знакомым. Но Офелия не собиралась радовать ее ни тем ни другим. Не будет же она благодарить свою семью за то, что ее сослали на другой конец света, на этот жуткий ковчег… А что касается сплетен, тут ей и вовсе нечего было сказать, и это ее ничуть не заботило.
Она продолжила письмо стандартными вопросами: «Как вы все поживаете? Удалось ли найти кого-нибудь, кто заменил меня в музее? Выходит ли мой крестный хоть изредка из своих архивов? Хорошо ли учатся мои сестрички? С кем Гектор делит теперь спальню?»
Дописывая последние слова, Офелия почувствовала, как у нее сжалось сердце. Она обожала брата, и одна мысль о том, что он будет расти без нее, что она станет ему чужой, леденила ей кровь. Она решила, что вопросов уже достаточно.
Обмакнув перо в чернильницу, девушка тяжело вздохнула. Нужно ли ей написать хоть что-нибудь о своем женихе и об их отношениях? Она понятия не имела, чтó он собой представляет на самом деле. Неотесанный грубиян? Важный чиновник? Безжалостный убийца? Человек долга? Бастард, опозоренный своим незаконным рождением? Слишком уж много ипостасей смешалось в одном человеке, и девушка не знала, с какой из них ей скоро придется иметь дело.
«Мы прибыли вчера, путешествие прошло благополучно» – медленно написала она вместо всего этого. Хоть тут ей не пришлось кривить душой, но она умолчала о главном – о предупреждении Торна в дирижабле, об их тайном появлении в замке Беренильды, о распрях между кланами.
