Тетушка Розелина судорожно сжала губы и смолчала, ограничившись учтивым наклоном головы.
Когда Арчибальд направился к багажной тележке, Офелия заставила себя стоять смирно и не отворачиваться. Как нарочно, именно в эту минуту у нее снова зачесались лодыжки под тесными штанинами. Она испугалась, что посол обратит внимание и на Мима, но он только похлопал рукой по чемоданам:
– Ваши вещи доставят в мои апартаменты. Чувствуйте себя как дома!
К Арчибальду подошел Густав с ларчиком в руках. Мажордом поднял крышку, и посол достал из ларца изящную серебряную цепочку, на которой висел очаровательный ключик, украшенный драгоценными камнями. Беренильда грациозно склонила голову, чтобы Арчибальд смог надеть цепочку ей на шею. Собравшиеся приветствовали аплодисментами эту странную церемонию.
– А не потанцевать ли нам немного? – предложил Арчибальд, подмигнув Беренильде. – В конце концов, бал-то устроен в вашу честь!
– Мне не следует увлекаться танцами, – ответила она, многозначительно приложив руку к животу.
– О, всего один-два тура. И я разрешаю вам наступать мне на ноги!
Офелию восхитила ловкость, с которой они уединились в толпе гостей. Ей казалось, что под их легкомысленной, почти детской манерой разговора скрывается нечто более серьезное. Арчибальд вовсе не был таким преданным рыцарем, каким хотел выглядеть. Беренильда это знала, и Арчибальд знал, что она это знает. Тогда чего же каждый из них ждал от другого? Действительно ли они слепо повиновались Фаруку или хотели извлечь из ситуации наибольшую выгоду для себя?
Офелия вновь и вновь задавалась этим вопросом, но ее сердце теперь билось спокойнее: Арчибальд не удостоил Мима ни единым взглядом! Правда, девушка и раньше была уверена, что ее трудно узнать в таком обличье, но это первое, успешно пройденное испытание принесло ей огромное облегчение.
Ренар
Теперь начиналось второе испытание Офелии в качестве лакея.
Что ей делать с чемоданами хозяйки? Беренильда ушла танцевать, не дав ей никаких указаний. Бабушка и Розелина затерялись в толпе гостей. И Офелия осталась в одиночестве, под искусственными звездами и плакучими ивами, со своей багажной тележкой. Арчибальд сказал, что разместит Беренильду в своих апартаментах, но Офелия не могла войти в замок как к себе домой. Да и где они, эти апартаменты? Вот оно, неудобство немоты: никого нельзя расспросить.
Она бросала умоляющие взгляды на слуг, разносивших прохладительные напитки по всему саду, но те равнодушно отворачивались от нее.
– Эй, ты!
Один из лакеев, в такой же ливрее, как у Офелии, бодрым шагом направился к ней. Это был высокий здоровяк с такими рыжими волосами, что казалось, на голове у него пылает костер.
– Ну, ты чего тут бездельничаешь? Стоит хозяевам отвернуться, как слуги сачкуют!
Он поднял руку, широкую, как лопата, и Офелия зажмурилась. Ей показалось, что сейчас он влепит ей затрещину. Но вместо этого он дружески похлопал ее по спине:
– Я вижу, мы с тобой поладим. Меня зовут Ренар, и я король сачков. А ты, небось, тут впервые? Забился в угол, такой потерянный, что мне тебя жалко стало. Давай, иди за мной, паренек!
Он взялся за нагруженную тележку и повез ее перед собой легко, как детскую колясочку.
– На самом деле мое имя Рено, – весело продолжал он, – но все зовут меня Ренаром
[11]. Я служу бабушке нашего хозяина. А вот ты, юный счастливчик, лакей госпожи Беренильды! Эх, чего бы я ни отдал, чтобы состоять при такой женщине…
Он смачно поцеловал кончики пальцев и ухмыльнулся, обнажив острые белые зубы. Идя следом за ним по аллее, ведущей к замку, Офелия зачарованно разглядывала своего жизнерадостного спасителя. Ренар напоминал ей гудящее пламя в камине. На вид ему было лет сорок, но из него фонтаном била юношеская энергия.
Наконец он удивленно посмотрел на Офелию. Глаза у него оказались ярко-зеленые, как изумруды.
– Эй, а ты не очень-то болтлив, приятель! Это я тебя напугал или ты всегда такой робкий?
Девушка очертила крестик на губах и беспомощно развела руками.
– Стало быть, ты немой? – ухмыльнулся Ренар. – Ай да Беренильда, умеет окружать себя надежными слугами! Надеюсь, ты хотя бы не глухой? Ты меня-то понимаешь?
Офелия кивнула. Ренар говорил с резким акцентом, но все же более разборчиво, чем ее горничная Писташ.
Ренар повернул тележку в сторону, на узкую мощеную дорожку, огибавшую замок и сад. Пройдя под каменной аркой, они очутились на широком заднем дворе. Фонарей здесь не было, зато на первом этаже ярко светились окна. Они запотели так сильно, будто там, внутри, царила адская жара. Из печных труб валил густой дым.
– Это кухни, – объяснил Ренар. – Урок номер один, парень: никогда не суй нос в кухни Лунного Света. Все, что там творится, не для таких младенцев, как ты!
Офелия решила поверить ему на слово. За запотевшими окнами слышны были крики и ругательства. Рискнув заглянуть внутрь через нижний, не так сильно запотевший квадратик стекла, девушка увидела какую-то безумную вакханалию серебряных супниц, хлебных корзинок, многоярусных тортов и шампуров, разложенных на огромных блюдах.
– Сюда! – объявил Ренар.
Он втолкнул тележку в узкую дверь черного хода. Догнав его, Офелия очутилась в обшарпанном, холодном, тускло освещенном вестибюле. Это явно было помещение для слуг. Справа, из двустворчатой двери кухни, вырывались клубы пара, который заволакивал вестибюль остро пахнущим туманом. Дверные створки то и дело громко хлопали, выпуская и впуская официантов, одних со снедью на блюдах, других с тележками, заваленными грязной посудой.
– Я тут посторожу твои вещички, – сказал Ренар, – а ты иди зарегистрируйся у Папье-Маше, чтобы получить ключ.
И он ткнул пальцем в сторону застекленной двери, на которой висела табличка «Управляющий». Офелия заколебалась: какой ключ и зачем он ей нужен? Беренильда поручила ей охранять чемоданы, и мысль о том, чтобы доверить их этому незнакомцу, смущала ее.
– Давай-давай, шевелись, иди за ключом! – торопил ее Ренар.
Офелия постучала в дверь и вошла. Она не сразу заметила человека, сидевшего за секретером, с пером в руке. Серый костюм, бледное лицо и полная неподвижность делали его почти невидимым на фоне стены.
– Ваше имя? – неприязненно спросил он.
Его кожа была сморщенной, как у глубокого старика. Папье-Маше… Это прозвище подходило ему как нельзя лучше
[12].
