– Да, о некоторых из них. Мне следует знать еще что-то?
– Вам приходилось слышать о церемонии Дара?
– Нет.
Торн разочарованно покривился: он предпочел бы утвердительный ответ. Стоя у секретера, он начал перебирать бухгалтерские книги, словно избегал смотреть на девушку.
– На каждой свадьбе обязательно присутствует один из членов Паутины, – мрачно объяснил Торн. – Наложением рук он создает между супругами нить, которая позволяет «связать их воедино».
– Что вы хотите этим сказать? – пролепетала Офелия, бросив вытирать стол.
Торн нетерпеливо пожал плечами:
– Что скоро вы станете частью меня, а я – частью вас.
Офелия содрогнулась под длинным черным плащом.
– Я не уверена, что правильно поняла, – прошептала она. – Значит ли это, что я подарю вам часть своих способностей, а вы мне – часть вашей… воинственности?
Торн, уткнувшийся в счетную книгу, откашлялся и пробормотал в ответ:
– По крайней мере, такой брак имеет одно преимущество: он сделает вас сильнее. Чем это плохо? Вы должны быть довольны.
Для Офелии его слова прозвучали насмешкой. Бросив на стол испачканный платок, она подошла к секретеру и рукой в перчатке решительно прикрыла страницу книги, которую изучал Торн. Он пронзил ее своими стальными глазами, но она храбро выдержала его взгляд.
– И когда же вы намеревались рассказать мне о церемонии Дара?
– В свое время, – буркнул он.
Торну явно было не по себе, но Офелию его замешательство разозлило еще сильнее. Он держался как-то непривычно, и это действовало ей на нервы.
– Значит, вы так мало доверяете мне? – продолжала она с возмущением. – А ведь я, по-моему, уже не раз доказала вам свои добрые намерения!
Офелия знала, что ее хриплый голос звучит жалко, однако упрек застал Торна врасплох. От удивления его лицо неожиданно смягчилось.
– Да, я понимаю, вы приложили много усилий, – сказал он.
– Боюсь, одних усилий будет мало, – тихо ответила Офелия. – Я слишком неуклюжа. Не надейтесь, что сможете привить мне воинственные обычаи Драконов.
Но тут девушку одолел кашель, и она убрала руку с книги. Торн долго смотрел на чернильный отпечаток маленькой ладони, оставленный на странице, словно не решаясь заговорить. Потом отрывисто сказал:
– Я научу вас.
Произнося эти три слова, он выглядел таким же смущенным, как Офелия, услышавшая их.
«Нет, – подумала она, – только не это! Он не имеет права…»
Но вслух упрекнула его, пряча глаза:
– Если так, то вы впервые дадите себе труд просветить меня.
Торн совсем растерялся. Он открыл было рот, чтобы ответить, но ему помешал новый телефонный звонок. Торн снял трубку и рявкнул в нее:
– Слушаю!.. В три часа? Хорошо. Да, буду, спокойной ночи.
Пока он клал на место трубку, Офелия еще раз провела уже бесполезным платком по огромному чернильному пятну, впитавшемуся в столешницу.
– Мне пора возвращаться. Я могу воспользоваться зеркалом на двери вашей гардеробной?
Держа под мышкой ливрею, она указала на отодвинутую дверь. Нужно было уходить.
Но в глубине души она знала, что уже слишком поздно.
Подходя к гардеробной, Офелия увидела краем глаза высокую фигуру Торна, который шел за ней следом. Его лицо было мрачно, глаза метали молнии. Ему явно не понравился конец их разговора.
– Вы еще придете? – угрюмо спросил он.
– Почему вы спрашиваете?
Вопрос Офелии прозвучал довольно враждебно. Жених подошел к ней совсем близко и остановился у нее за спиной. В зеркале гардеробной она увидела его отражение. Торн нахмурился так сильно, что шрам у него на брови съехал к переносице.
– Благодаря вашей способности проходить сквозь зеркала вы могли бы держать меня в курсе того, что происходит в Лунном Свете. И потом, – добавил он, понизив голос и внезапно проявив пристальный интерес к своим туфлям, – мне кажется, я… начинаю привыкать к вам…
Он произнес последнюю фразу ровным, бесстрастным тоном бухгалтера, но Офелия, услышав ее, похолодела. Голова у нее пошла кругом, в глазах помутилось.
«Он не имеет права!..»
– Во время приема посетителей я буду запирать гардеробную, – продолжал Торн. – Но когда дверь будет открыта, вы можете спокойно входить сюда в любое время дня и ночи.
Офелия погрузила палец в зеркало, как будто это была густая вода, и вдруг увидела в нем их обоих. Маленькую уроженку Анимы, утонувшую в слишком просторном плаще, неловкую и растерянную. И Дракона – огромного, нервного, с морщинами на лбу от постоянных тяжелых дум.
– Торн, я должна быть с вами откровенной. Думаю, мы совершаем ошибку. Этот брак…
И тут Офелия прикусила язык, осознав всю важность того, что собиралась сказать. «Этот брак – всего лишь хитрая интрига Беренильды. Она использует нас обоих в своих целях, мы не должны участвовать в ее игре». Но девушка не могла высказать все это Торну, пока у нее не было веских доказательств своей правоты.
– Я понимаю, что пути назад нет, – со вздохом сказала она. – Просто будущее, которое вы мне предлагаете, не очень-то меня радует.
Она увидела в зеркале, как Торн стиснул зубы. Он, кого никогда не интересовало чужое мнение, сейчас выглядел униженным.
– Я предсказывал, что вы не перенесете нашу зиму, но вы доказали обратное. Если вы считаете, что я не способен обеспечить вам достойную жизнь, так позвольте и мне, в свою очередь, представить вам убедительные доказательства обратного!
Он говорил сквозь зубы, как будто эти слова требовали от него величайшего усилия. Офелия чувствовала себя совсем потерянной. У нее не было никакого желания отвечать.
Он не имеет права…
– Не могли бы вы послать моим родным телеграмму, чтобы успокоить их? – жалобно пробормотала она.
Зеркало отразило гневную искру, промелькнувшую в глазах Торна. На миг Офелии стало страшно: вдруг он пошлет ее к черту? Но вместо этого он кивнул.
Девушка нырнула в зеркало и приземлилась в своей каморке, на другом конце Небограда. С минуту она постояла неподвижно в холодной темноте, с головы до ног укутанная в плащ жениха. От пережитой сцены ее била дрожь и сильно мутило.
Она ждала от Торна всего что угодно: грубости, презрения, равнодушия. Но только не этого.
Он не имел права… не имел права влюбляться в нее!
Апельсин
Офелия смотрела на свой кусок хлеба с маслом без всякого аппетита. В столовой, вокруг нее, стоял неумолчный гул: слуги пересмеивались и сплетничали, сидя за завтраком. Каждый звук, даже негромкое звяканье ложки о чашку, отдавался болью у нее в голове.
