– Аллергии? – скептически переспросил Торн.
Офелия с трудом перевела дух и стиснула руки, лежавшие на коленях. Наступил момент истины.
– Она сказала неправду. Кто-то отравил эти апельсины… с намерением погубить не госпожу Хильдегард, а меня.
– И, похоже, вы точно знаете, кто это был, – уверенно сказал Торн.
– Ваша бабушка.
Торн даже не шелохнулся при этих словах. Он продолжал сидеть, сплетя пальцы, ссутулившись и нахмурив брови. Офелия редко испытывала такое замешательство, как сейчас. Она высказала то, что хотела, но ей вдруг стало страшно. В конце концов, почему Торн должен ей верить?
– Я прочитала это, дотронувшись до корзинки с апельсинами, – продолжала она. – Ваша бабушка, под предлогом того, что хочет избавить меня от лишней ноши, забрала у меня корзинку и обрызгала апельсины ядом своего изготовления. Я также прочитала ее ненависть ко мне, такую жгучую, что просто ужас охватывает.
Офелия взглянула на Торна, ища в его стальных глазах проблеск хоть какого-нибудь чувства: удивления, презрения, непонимания… Но он словно окаменел – никаких эмоций.
– Она ненавидит все, что я представляю собой, – настойчиво продолжала Офелия, все еще надеясь убедить его. – Ваш брак со мной, девушкой неблагородных кровей, – позорный, недостойный. Она не желает мне смерти, но хочет опорочить перед всеми.
Офелия вздрогнула от громкого телефонного звонка, раздавшегося в кабинете. Торн даже не шелохнулся, не снял трубку. Он сидел, не отрывая взгляда от ее темных очков.
– Я ничего не сказала вашей тетушке, – пробормотала Офелия. – Не знаю, догадывается ли она о коварстве своей матери. Мне хотелось бы сначала услышать ваше мнение, – закончила она упавшим голосом.
Торн наконец зашевелился. Он снял руки со стола, выпрямился в кресле, став еще выше, вынул карманные часы и посмотрел на них. Офелия растерянно следила за ним. Неужели он не принимает ее всерьез? Неужели считает, что она напрасно отнимает у него время?
– Вас интересует мое мнение? – спросил он, не отрывая взгляда от циферблата.
– Да, пожалуйста, говорите!
Офелия произнесла это почти умоляюще. Торн завел часы, спрятал их в карман мундира и вдруг, яростно взмахнув рукой, смел со стола все, что на нем было. Письменный прибор с чернильницами, папки, письма и даже телефонный аппарат – все это с грохотом посыпалось на пол. Офелия испуганно вцепилась в подлокотники кресла, заставляя себя сидеть на месте. Ей ужасно хотелось сбежать. Она впервые видела Торна в бешенстве и боялась, что сейчас его гнев обрушится на нее.
Однако Торн вовсе не выглядел разъяренным.
– Я огорчен, – сказал он. – Даже больше чем огорчен.
– Сожалею, – прошептала Офелия.
Торн досадливо щелкнул языком.
– Я сказал, что огорчен, но не сказал, что вы меня огорчили.
– Значит ли это, что вы мне поверили? – тихо спросила она, слегка успокоившись.
Торн удивленно поднял брови, и его длинный шрам изогнулся вместе с одной из них.
– А почему я не должен вам верить?
Офелия совсем растерялась. Опустив глаза, она взглянула на шкатулку для письменных принадлежностей, валявшуюся на полу. В этом кабинете, где царил чинный порядок, разбросанные вещи выглядели как-то дико.
– Н-ну… вообще-то более естественно поверить родной бабушке, чем малоизвестной особе… Мне кажется, вы порвали телефонный провод, – добавила она, смущенно кашлянув.
Торн внимательно посмотрел на нее:
– Снимите, пожалуйста, очки.
Застигнутая врасплох этой неожиданной просьбой, Офелия повиновалась. Худая фигура Торна по другую сторону стола сразу сделалась расплывчатой. Он хотел увидеть своими глазами следы побоев – что ж, пусть полюбуется.
– Это жандармы, – со вздохом сказала девушка. – Они со мной не церемонились.
– Они выяснили, кто вы на самом деле?
– Нет.
– Вам нанесли еще какие-то побои, которые вы от меня скрываете?
Офелия снова кое-как нацепила очки. Ей было ужасно неловко. Она не выносила этой манеры Торна – подвергать людей допросам, как будто должность суперинтенданта подавляла в нем все человеческое.
– Ничего серьезного.
– Я проанализировал ситуацию и хочу уточнить то, что сказал, – произнес он монотонно. – Вы все-таки отчасти виноваты в том, что я огорчен.
– Вот как?
– Я ведь просил вас не доверять никому, кроме моей тетки. Ни одному человеку. Неужели я должен все вам разжевывать на каждом шагу?
Торн говорил так укоризненно, что Офелия вышла из себя:
– Да разве я могла хоть на минуту заподозрить вашу бабушку?! Она, по крайней мере, относилась ко мне гораздо добрее, чем вы все!
Торн внезапно побледнел. Офелия слишком поздно осознала, что ее слова звучат как горький упрек. Не каждую истину следует высказывать вслух.
– И потом, она ведь живет под вашей крышей, – смущенно пробормотала она.
– Под моей крышей, так же как и под вашей, будет жить немало врагов. Чем скорее вы свыкнетесь с этой мыслью, тем лучше.
– Неужели вы не доверяли ей с самого начала? – спросила шокированная Офелия. – Ей, вашей родной бабушке?!
Где-то рядом раздался механический гул, перешедший в звонкий щелчок.
– Подъемник для еды, – объяснил Торн.
Он резко встал, откинул деревянную створку в стене и вынул из люка поднос с алюминиевым кофейником.
– А можно мне капельку? – вырвалось у Офелии.
С тех пор как девушка попала на Полюс, она ужасно тосковала по настоящему кофе. Офелия не сразу заметила, что на подносе стоит всего одна чашка, но Торн уступил ее без единого слова. С учетом его характера, она сочла такой жест весьма благородным.
– Я тоже чуть было не погиб из-за этой старой лисы, – сказал он, наливая ей кофе.
Офелия подняла на него глаза. Поскольку она сидела, а он стоял, было от чего ощутить головокружение.
– Неужели она и вам хотела навредить?
– Она пыталась задушить меня подушкой, – невозмутимо ответил Торн. – К счастью, я оказался выносливей, чем она думала.
– И… сколько же вам было лет?
– Я только что родился.
Офелия пристально смотрела в чашку, чувствуя, как ее захлестывает гнев.
– Но это же чудовищно!
– Отчего же… обычная участь незаконнорожденных.
– И никто ничего не сказал, не предпринял? Как же Беренильда может терпеть рядом с собой эту женщину?
Торн уселся в кресло и продолжал:
– Вы теперь и сами можете судить, насколько талантливо эта старая дама обманывает своих домочадцев.
