– Я тут заглянул в вашу личную почту. Надеюсь, я не очень вас шокировал? Меня часто упрекают в излишнем любопытстве.
Пропавшие письма! Каким же образом они попали в руки этого проклятого мальчишки?
– Ваша матушка очень волнуется за вас, – продолжал шевалье, вынимая из пачки наугад одно из писем. – Вам повезло; вот моя первая мама умерла. К счастью, у меня есть госпожа Беренильда. Она для меня так много значит!
И он поднял на Офелию простодушные глаза, увеличенные стеклами очков.
– Вы уже обдумали предложение Густава? У вас ведь сроку только до сегодняшнего вечера, чтобы выполнить условия договора.
– Значит, вот кто зачинщик, – с трудом выговорила Офелия. – Это вы задумали?
Шевалье невозмутимо указал ей на патефон, гремевший бравурным фанфарным маршем.
– Говорите чуть погромче, мадемуазель, а то я вас плохо слышу. Если вы не убьете младенца, – спокойно продолжал он, – Густав натравит на вас жандармов. Я-то не слишком влиятельная персона, чтобы командовать ими. А он – да.
И мальчик с хрустом разгрыз остатки леденца.
– Но главное – вы не должны убивать госпожу Беренильду, – только ее младенца. Я думаю, достаточно будет неудачного падения с лестницы. Мне очень важно, чтобы ребенок умер. Иначе он займет мое место в сердце госпожи Беренильды, понимаете?
Нет, Офелия его не понимала. Как в маленьком десятилетнем тельце может гнездиться такой злобный дух?! Наверное, причина крылась в атмосфере этого ковчега, с его знатью, с его клановыми войнами. Такая обстановка не давала детям ни малейшего шанса вырасти порядочными людьми.
Шевалье бросил палочку от леденца на пол и принялся методично просматривать письма Офелии.
– Я очень внимательно слежу за всем, что касается госпожи Беренильды. А уж ознакомление с корреспонденцией ее семьи стало для меня настоящей манией. И вот когда мне попалось в руки ваше письмо, я узнал из него, что вы здесь, в замке. Но вы не беспокойтесь, – добавил он, сдвигая очки на лоб, – я никому ничего не сказал, даже Густаву.
Он поболтал ногами, проникшись внезапным интересом к своим маленьким тапочкам на меху.
– Честно говоря, я слегка разочарован. Сначала в моем доме поселяют какую-то незнакомку, не спросив у меня позволения. А когда я решаю нанести ей визит, то обнаруживаю, что вашу роль исполняет простая служаночка. Боюсь, я не оценил по достоинству смысл этой шутки, мадемуазель. И бедной девушке пришлось дорого заплатить за это.
Офелия содрогнулась от испуга. Кто же из служанок подменил ее в замке? Уж не Писташ ли? А она-то об этом даже не подумала… Ни разу не озаботилась судьбой девушки, подвергавшейся вместо нее смертельной опасности.
– Вы… навредили ей?
Шевалье пожал плечами:
– О, я просто покопался у нее в голове. И вот так узнал, что юный лакей на самом деле – это вы. Мне захотелось увидеть своими глазами, что вы собой представляете, и теперь я окончательно убедился: все в порядке. Вы слишком незначительная особа, чтобы госпожа Беренильда могла вас полюбить.
И он снова углубился в чтение писем, сморщив нос от усердия.
– Вторая дама, по-видимому, ваша родственница? – между делом уточнил шевалье.
– Не трогайте ее!
Офелия выкрикнула это, не успев подумать. Каждой клеточкой своего тела она ощущала: провоцировать злобного мальчишку опасно и глупо. А он снова взглянул на нее из-под круглых очков, сдвинутых на лоб, и она впервые увидела, как он улыбается. Смущенной, почти робкой улыбкой.
– Если госпожа Беренильда потеряет ребенка до наступления вечера, у меня не будет никаких причин вредить вашей родственнице.
С этими словами шевалье уложил письма Офелии в карман пижамы и неловко встал с кровати. Для такого неуклюжего ребенка он вел себя слишком самонадеянно. Офелия, даже с адской болью в ребре, с огромным удовольствием выпорола бы его, если бы могла двинуться с места. Но она не могла – ей казалось, будто она вся, целиком, тонет в его взгляде. И ей никак не удавалось уклониться от этого благодушного взгляда из-под татуированных век.
«Нет, – подумала Офелия, напрягая все силы. – Я не должна позволить ему управлять моим сознанием!»
– К сожалению, мадемуазель, вы не сохраните никаких воспоминаний о нашем разговоре, – вздохнув, сказал шевалье. – Однако я убежден, что он произведет на вас определенное впечатление. Очень плохое и очень прочное впечатление.
Он кивком попрощался с девушкой, вышел и закрыл за собой дверь.
Офелия стояла в длинном плаще Торна, не в силах двинуться. У нее безумно болела голова. Она сняла иглу с пластинки, чтобы патефон наконец замолчал, и подумала: а почему она вообще его завела? Потом удивленно мигнула при виде ключа, косо торчавшего из дверной скважины.
Странно, она же не запирала дверь, вот дурья башка!
Девушка осторожно уселась на кровать и внимательно оглядела комнату. Ее ливрея, аккуратно сложенная, висела на спинке стула. Из тазика кто-то вылил грязную воду. Дверь наконец-то была заперта на ключ.
Но тогда почему, почему ее мучило ощущение, что она забыла какое-то важное дело?
– Повесился? Ну, туда ему и дорога!
Не успела Офелия сесть за стол для прислуги, как Ренар уже объявил ей об этом событии между двумя глотками кофе. «Кто повесился?» – хотела она спросить и посмотрела на него так настойчиво, что он решил развить эту тему и указал ей на других слуг, охваченных лихорадочным волнением.
– Ты прямо как с луны свалился, малыш! Да об этом нынче все только и говорят! Густав, старший мажордом, – его нашли утром в петле… Повесился на балке в своей комнате.
Если бы Офелия не сидела на скамье, у нее подкосились бы ноги. Она поговорила о Густаве с Торном, и вот Густав мертв! Девушка опять пристально взглянула на Ренара – ей не терпелось узнать, как это произошло.
– Странное дело: ты как будто огорчен? – удивился Ренар, подняв брови. – Ну, тогда ты единственный, кто будет его оплакивать, уж поверь мне. Он ведь был хитрый, развратный негодяй, продувная бестия. Говорят, у него на столе нашли вызов во Дворец Правосудия – незаконное присвоение желтых песочных часов, превышение служебных полномочий и так далее!
И Ренар красноречивым жестом чиркнул пальцем по шее:
– В любом случае ему была крышка. Заиграешься с огнем – непременно обожжешь крылышки.
Офелия едва прикоснулась к кофе, который Ренар с покровительственным видом налил ей в чашку. Органы правосудия были тесно связаны с интендантством – значит, за всем этим стоял Торн. Он сдержал слово. Офелии следовало бы утешиться и быть спокойной за свою судьбу и за ребенка Беренильды, но страх никак не отпускал ее. «Что же теперь будет? – думала девушка. – Надеюсь, Торн не внушит своей бабушке желание выброситься из окна?»
Ренар так усердно скреб подбородок, что она стряхнула с себя эти мысли и посмотрела на него. А он сидел, уставившись в пустую чашку, и вид у него был какой-то смущенный.
