«2 августа, понедельник. Ну, наконец-то я успокоилась! Госпожа посол вернулась из поездки. И Родольф подписал у нотариуса договор с монсеньором Фаруком. Я не имею права распространяться о подробностях, но завтра нам предстоит встреча с Духом этой Семьи. И если мой брат представит убедительные доводы, мы станем богачами».
– Так с кем же я связана контрактом – с вами или с вашим Духом Семьи?
– Ну наконец-то до вас дошло! – вздохнула Беренильда, подавив зевок. – Правда, моя дорогая малютка, состоит в том, что вы принадлежите Фаруку так же, как и Торну.
Шокированная Офелия вспомнила о таинственном ларце, который Торн вручил Артемиде в ознаменование союза между двумя ковчегами. Что же там было? Украшения? Драгоценные камни? Нет, вряд ли – такая девушка, как Офелия, не могла стоить дорого.
– Моего мнения никто не спросил. Я отказываюсь.
– Своим отказом вы глубоко оскорбите обе наших семьи, – возразила Беренильда бархатным голосом. – А если сделаете то, чего от вас ждут, Фарук возьмет вас под свое покровительство и оградит от любых нападок двора.
Но Офелия больше не верила ни одному ее слову.
– Значит, вы утверждаете, что мои предки уже читали его Книгу? Но раз вы обратились к моей помощи, значит, их попытка оказалась безуспешной?
– Дело в том, что им так и не удалось уйти достаточно далеко вспять во времени, – призналась Беренильда с безрадостной улыбкой.
– Не понимаю, почему вы ждете от меня большего успеха и почему вам обязательно нужно выдать меня замуж, чтобы достигнуть своих целей?
Беренильда раздраженно щелкнула языком.
– Потому что ваши предки не обладали ни вашим талантом, ни свойством Торна.
– Свойством Торна? – растерянно переспросила Офелия. – Вы имеете в виду его когти?
– Нет. Его память. Его жестокую, неумолимую память, которую он унаследовал от своей матери, от Летописцев.
Офелия удивленно подняла брови. Значит, память Торна – семейное свойство?
– Ну, предположим, – пробормотала она. – Но я не понимаю, какое отношение его память и наш брак имеют к чтению Книги?
Беренильда расхохоталась.
– Да самое прямое! Разве вам не рассказывали о церемонии Дара, которая позволяет сочетать свойства мужа и жены? Такой обряд проводится только при заключении брака.
– Ваш племянник говорил мне, что после свадьбы постарается передать мне часть своей… воинственности, – смущенно сказала Офелия. – Но вряд ли это поможет мне прочесть Книгу…
– Чтецом Книги Фарука станет Торн, а не вы, – резко ответила Беренильда.
Офелии понадобилось довольно много времени, чтобы осмыслить ее слова.
– Значит, брак со мной нужен Торну для того, чтобы заполучить себе мою способность к чтению? – спросила она наконец.
– Да, и эта волшебная процедура обещает быть весьма плодотворной. Я убеждена, что мой дорогой племянник совершит настоящее чудо!
Офелия пристально взглянула на Беренильду. Теперь, когда ее гнев улегся, она чувствовала только одно – безысходную печаль.
– Вы презренная женщина.
Лицо Беренильды внезапно помертвело, прекрасные глаза испуганно расширились. Она судорожным движением прикрыла руками живот, словно защищая его от удара кинжала.
– Что я вам сделала, что вы так жестоко судите меня?!
– И вы еще спрашиваете?! – вскричала Офелия. – Я видела вас в Опере, мадам. Любовь Фарука вам обеспечена. Вы носите его ребенка, вы его фаворитка и еще долго будете ею. Но тогда зачем, зачем вы вовлекаете Торна в свои интриги?
– Да затем, что он сам так решил! – в свою очередь вскричала Беренильда. – А я сосватала вас лишь потому, что он высказал такое желание. Неужели вы думаете, что этот человек позволит собой манипулировать? Нет, он гораздо более честолюбив, чем вам кажется. Ему понадобились руки чтицы – и я раздобыла ему руки чтицы. Вполне возможно, что, увидев вас впервые, он счел мой выбор неудачным. Да я и сама, признаюсь, слегка разочаровалась в вас.
Офелия смутно почувствовала, что начинает сомневаться в собственной правоте. Оказалось, дело-то совсем плохо. Ей чудилось, будто какой-то мертвящий холод проникает в ее жилы и медленно поднимается, вместе с кровью, к самому сердцу.
Каким сговорчивым выказал себя Торн, когда она объявила, что не будет ему настоящей женой… Слишком уж сговорчивым. Он не утратил хладнокровия, не попытался ее разубедить – словом, вел себя вовсе не так, как подобает отвергнутому жениху.
– Как же я была наивна! – прошептала Офелия.
Значит, в течение всех этих недель Торн старался защищать и оберегать вовсе не ее. Он оберегал ее руки чтицы.
Тяжело опустившись на табурет, девушка уставилась на свои ноги в лакированных туфлях Мима. Она смотрела Торну в глаза, когда признавалась, что доверяет ему, а он трусливо отводил взгляд. А она-то, глупая, еще чувствовала себя виноватой в том, что отвергает его, и была так благодарна ему за то, что он не отверг ее!
И теперь Офелии было так тошно, как еще никогда в жизни.
Замерев на табурете, она не сразу заметила, что Беренильда опустилась перед ней на колени и гладит ее спутанные темные волосы, ее израненное лицо.
– Офелия, милая моя Офелия! Я считала вас бессердечной, равнодушной и только теперь поняла свою ошибку. Умоляю вас, не судите Торна и меня слишком строго! Мы просто пытаемся выжить, а вовсе не используем вас ради нашего удовольствия.
Офелия предпочла бы не слышать этого. Чем больше говорила Беренильда, тем больнее сжималось у нее сердце.
Измученная усталостью, Беренильда, как обиженный ребенок, приникла щекой к коленям девушки. У Офелии не хватило духу оттолкнуть ее – она вдруг заметила, что Беренильда плачет.
– Мои дети… – прорыдала Беренильда, еще теснее прижимаясь к Офелии. – У меня их отняли, убили, одного за другим. Сначала Томаса, потом мою малышку Марион… Сейчас ей было бы столько же лет, сколько вам…
– О боже! – прошептала Офелия.
Беренильда уже не могла успокоиться. Она всхлипывала, стонала и прятала лицо в рубашке Офелии, стыдясь своей слабости.
– Я думала, что не перенесу этого, я хотела умереть. А Фарук… он… Вам, наверно, хочется обвинить его во всех смертных грехах, но он был рядом, когда Николас… мой муж… погиб на охоте. И он приблизил меня к себе, спас от отчаяния, осыпал подарками, обещал то единственное, что могло вдохнуть смысл в мою жизнь… – Беренильда снова захлебнулась рыданиями, потом прошептала: – Он обещал мне ребенка!
Офелия глубоко вздохнула и ласково повернула к себе лицо Беренильды, залитое слезами, облепленное мокрыми волосами.
– Наконец-то вы говорите со мной честно, мадам. Я вас прощаю.
Офелия довела Беренильду до кровати. Та рухнула на постель и тотчас заснула. На белоснежной подушке ее лицо с увядшей кожей и склеившимися ресницами выглядело постаревшим. Офелия грустно посмотрела на нее и выключила лампу у изголовья. Ну как можно ненавидеть женщину, убитую потерей своих детей?!
