Интересы крестьянства никогда не были для гуситского движения первостепенными. Табориты, несмотря на религиозный радикализм, собирали оброк с крестьян на своих землях точно так же, как прежние господа, так что единственной подлинной переменой (пусть и крупной), которую принесла радикальная стадия гуситского движения, было резкое сокращение церковных владений и общего богатства Церкви. Наиболее важная особенность движения – особенно в начале, в 1415–1420 годах, – состояла в другом: в той стремительности, с которой на волне возмущения гибелью Гуса ширился социальный и территориальный охват движения в городах и сельской местности по крайней мере чешскоязычных областей. Оно наглядно демонстрировало скорость, с которой теперь распространялись в Европе идеи и с которой крестьянское большинство могло озаботиться достаточно глубокомысленными богословскими вопросами, что и привело в Богемии к вовлечению крестьян – на какое-то время – в государственную политику. Тенденция эта соотносится с народным участием в политической полемике в других странах Европы, даже если никто не заходил так далеко, как чехи, в своей готовности переосмыслить на религиозной почве политические устои – вплоть до законности королевской власти.
У других оппозиционных движений цели носили более мирской характер – в первую очередь речь шла о необходимости социальных и политических реформ. Таких движений было больше, чем зачастую кажется историкам. Сэмуэль Кон, применяя достаточно широкое определение, отмечает с 1200 по 1425 год свыше тысячи народных движений и бунтов в городах и деревнях Италии, Франции и Нидерландов. Почти 60 % из них относятся к периоду после Черной смерти, то есть во второй половине XIV века их число резко возрастает
[455]. Они продолжались весь XV век и даже в XVI – включая кастильское восстание комунерос 1520–1521 годов, Крестьянскую войну на юге Германии в 1525 году и Норфолкское восстание в Англии в 1549 году. Один из наиболее успешных бунтов пришелся на самый конец Средних веков – каталонское восстание ременсов, крепостных крестьян, в 1462–1486 годах. Необычность этого восстания заключалась в том, что еще с 1380 года крестьян поддерживали арагонские короли, у которых имелись свои причины для ограничения прав аристократии. Но начиная с этого времени крестьяне выдвигали все более согласованные требования, поднимаясь сперва на отдельные восстания, а потом, в 1460-х годах, когда в Арагоне развернулась борьба за престол, начали общую войну. В 1486 году Фернандо II официально отменил крепостную зависимость (отчасти из признательности крестьянам за вооруженную поддержку, оказанную его отцу). Восстание ременсов – яркий пример того, что не все крестьянские бунты неизбежно топили в крови, как принято считать. Безнаказанными оставались и многие восстания более раннего периода, обозначенного Коном, даже если редко кому удавалось добиться такого же успеха, как ременсам. Из тех, кто не попал в очерченные Коэном рамки, стоит отметить крестьян Дитмаршена на крайнем севере Германии, которые на протяжении XV века благополучно противостояли и местным феодалам, и датским королям; юридически подкованных крестьян хорватских островов в тот же период, которые вели переговоры лично с венецианским дожем и, не в последнюю очередь, крестьянские общины в швейцарских горах, к концу XIV века добившиеся окончательной независимости
[456].
Тем не менее восстание ременсов стояло особняком в силу одной принципиальной особенности – оно было направлено против землевладельцев. В большинстве случаев протест вызывали не землевладельцы (а в городах – хозяева-наниматели) и не условия труда, которые если и оказывались причиной негодования, то лишь отчасти. Основная масса народных протестов конца Средних веков была направлена против поборов и несправедливого обращения со стороны не столько землевладельцев, сколько государства – в том числе против налогового бремени. Поводом для уже упоминавшегося великого крестьянского восстания 1381 года на востоке Англии послужил сбор подушного налога за этот и предшествующий год, а войдя в Лондон, повстанцы прицельно атаковали отдельных королевских чиновников – в частности, Джона Гонта (его дворец был сожжен) и лорда-канцлера, архиепископа Кентерберийского Садбери (он был обезглавлен). Разумеется, восставшие желали и отмены серважа, и снижения ренты, но в остальном их требования касались налогов, закона и справедливой власти, а отмена личной зависимости в равной степени подразумевала обобщенную, общинную политическую свободу
[457]. Жакерия, не менее крупное восстание, охватившее окрестности Парижа в 1358 году (и как раз очень жестоко подавленное), представляла собой бунт против дворянства, а не против государства и налогов, однако основные предпосылки ее были политическими: в неразберихе Столетней войны крестьянская самооборона перерастала в мятежи против дворян, не обеспечивших своим крестьянам защиту, декларируемую аристократической риторикой. Негодование крестьян, взбунтовавшихся против Флоренции в 1400-х годах, было вызвано не размером налога, а его несправедливостью: в одних областях Флорентийской республики он был выше, чем в других, о чем крестьяне прекрасно знали. Еще отчетливее эти мотивы проявлялись в многочисленных городских восстаниях, вспыхивавших по всей континентальной Европе – в Нидерландах, Франции, Испании, Италии, германских землях – и направленных на снижение налогов или утверждение местных политических прав для ущемленных в них горожан (причем ущемленной не всегда оказывалась беднейшая прослойка) или на то, чтобы добиться реализации этих прав в путанице юрисдикций, характерной для большинства городов. В начале Средних веков, когда государственная власть либо была слаба, либо находилась где-то далеко, восстания такого рода случались крайне редко. К тому, что после 1250-го и особенно после 1350 года они участились, привело, прежде всего, то, что государства (в том числе города-государства) стали активнее собирать налоги и ужесточать свою власть. Иными словами, восстания представляли собой реакцию на усиление государственного вмешательства и вспыхивали чаще всего там, где власть была сильнее. При этом у многих в призывах фигурировал образ свободы, а также справедливости и истины, как, например, в Англии в 1381 году. Люди объединялись не только против чужих, как мы видели в главе 10, но и против правителей
[458].
