Еще раз подчеркну, что знать в основном вращалась на королевской орбите, поскольку альтернативы пока были не столь заманчивы, как в более поздние столетия. Как и применительно к эпохе Меровингов, мы не располагаем свидетельствами об отмежевании сеньоров – то есть о наличии земель под властью одного хозяина, который пользовался бы там безоговорочным господством, а жители состояли бы у него в подданстве, и потому данная территория могла служить ему автономным оплотом. Ни один из трех политических центров Гвидонидов, в частности, такой автономией не располагал – даже издавна находившееся под их властью герцогство Сполето в центральной Италии, – поскольку назначением по-прежнему ведал король и земельного держания можно было лишиться. Как и прежде во Франкской державе, политическая власть аристократа не имела постоянного территориального сосредоточения, так как приближенный к королю мог получить дополнительные земли где угодно – а после 843 года, когда соперничающие короли пытались заручиться исключительной поддержкой подданных, мог с такой же вероятностью какие-то владения потерять. Так, например, в противостоянии Людовика Немецкого и Карла Лысого в 858 году некоторые члены династии Вельфов, состоявшие в родстве со второй супругой Людовика Благочестивого Юдифью и положившие начало одному из влиятельнейших родов Европы классического Средневековья, поддержали Карла и лишились своих владений в Восточно-Франкском королевстве – что обернулось для семьи расколом
[115]. У каждого аристократа (в том числе, к тому времени, аббата или епископа) имелась дружина, состоявшая из присягнувших ему на верность как сеньору. Войска Каролингов формировались в первую очередь из таких личных дружин. Отношения вассального подчинения были для той эпохи основополагающими. Однако каждый свободный мужчина также приносил клятву верности королю – в 802 году Карл Великий составил особенно подробный текст присяги, – и король действительно считал присягнувших «своими» – в той же степени или в большей, чем людьми их непосредственного сеньора. Когда, например, в 860-х годах епископ Ланский Гинкмар отнял земли у недостаточно верных подданных, те обратились с жалобой к самому Карлу Лысому
[116]. У воинов, самых состоятельных свободных мужчин в любой местности, могло быть сразу несколько благодетелей. Эйнгард (ум. в 840), биограф Карла Великого и крупная фигура при дворе унаследовавшего трон Людовика Благочестивого, располагавший обширным кругом благодетелей, писал архиепископу Майнца Рабану Мавру об одном из людей Рабана, Гундхарте, которого местный граф призвал в дружину, вероятно в Рёнском регионе центральной Германии. Однако, поскольку с графом он находился в состоянии кровной вражды, сражаться под его началом было бы смерти подобно. Гундхарт собирался отказаться, выплатив отступные за отказ от несения военной службы, и Эйнгард просил Рабана дать свое согласие. Таким образом, Гундхарт был связан обязательствами перед королем – через графа; перед своим собственным сеньором Рабаном; перед своим родом (отсюда и кровная вражда); но при этом у него имелся еще один совершенно отдельный благодетель в лице Эйнгарда
[117].
Такой разветвленный вассалитет был у франков в порядке вещей – что не давало какому-либо из сеньоров укрепить свою автономию. К тому же при Каролингах сохранялась система публичных судов, куда могли обращаться даже крестьяне: известно несколько случаев, когда они пытались призвать к ответу своих господ, и есть свидетельства того, что при определенных обстоятельствах, если им удавалось дойти до короля или заручиться чьим-то покровительством, они могли и выиграть
[118]. Эта общественная активность на местах также затрудняла укрепление личной власти. Недавние научные исследования некоторых регионов в эпоху Каролингов и первые годы после нее выявили наличие местных общин с достаточно сложным социальным укладом, которые единовластному господину нелегко было подчинить
[119]. Разумеется, здесь мы имеем дело с военизированной знатью, по определению стремившейся к тому, чтобы подчинять и добиваться желаемого силой. Крупные землевладельцы, как светские, так и духовные, к тому времени существенно – и зачастую незаконно – расширили свои угодья за счет владевших землей крестьян. Эта практика распространилась в VII веке, и в IX столетии процесс завершился, как следует из отраженных в каролингских законах жалоб
[120]. Одной из областей, где крестьян обирали и притесняли сильнее всего, в этот период была Саксония. После завоевания ее франками и саксонская верхушка, и пришлая франкская светская и духовная знать стремительно подчиняли себе крестьян-собственников. Во время смуты 841–842 годов на этой почве вспыхнуло так называемое восстание «Стеллинга» – самый крупный из крестьянских бунтов за все Средние века до конца XIII столетия, – жестоко подавленное в 843 году Людовиком Немецким
[121]. Это, несомненно, крайний случай, однако областей, де-факто находившихся в чьем-то продолжительном единовластном подчинении, действительно хватало. И тем не менее эти земельные держания не были оплотами, дающими гарантированную опору, а если кому-то из знати и приходилось ее искать, то лишь угодив в опалу. Им необходим был королевский двор, и они с готовностью участвовали в любых королевских политических начинаниях.
