Эпидемия чумы определила образ смерти на столетия вперед. Но (первое из целого ряда «но»), несмотря на ужас первой волны (повлекший за собой еврейские погромы, как нам уже известно), она не настолько сломила моральный дух и уверенность людей в себе, как иногда утверждается. Жизнь и без того была непредсказуемой; преждевременная кончина ввиду отсутствия развитой медицины не была чем-то из ряда вон выходящим, так что чума просто пополнила список причин смерти и для росших после 1350 года стала бедой знакомой. Напрашивается также предположение, что Черная смерть должна была прерывать войны – затрудняя сбор налогов и комплектование войск, но и этого не происходило (разве что ненадолго – Столетняя война возобновилась в 1355 году). А учитывая тесную связь между демографическим ростом и развитием европейской экономики в предшествующие столетия, после 1350 года должен был наступить экономический спад – и действительно, довольно долго историки считали его данностью, однако недавние исследования по Англии, Нидерландам и Италии посеяли серьезные сомнения в том, что так все и было. Серьезно пострадали только те экономические регионы, благополучие которых обеспечивала высокая численность населения, а таких было немного. Тем не менее экономические последствия у Черной смерти имелись – какие, мы рассмотрим в другой части этой главы.
К Столетней войне привел еще более острый, чем в 1330-х годах, конфликт между Филиппом VI Французским (1328–1350) и Эдуардом III Английским (1327–1377) из-за статуса английской Гаскони с центром в Бордо. Прекратить противостояние не получалось, поскольку Эдуард (не без оснований) считал себя законным претендентом на французский трон по линии своей матери Изабеллы, одной из последних двух прямых наследников Филиппа IV. После 1337 года конфликт перерос в военные действия, выражавшиеся в первую очередь в многочисленных набегах английской кавалерии на Францию, которая периодически пыталась давать отпор в генеральных сражениях, но большей частью проигрывала. В битве при Пуатье в 1356 году французский король Иоанн II был взят в плен, и по мирному договору англичанам отошла сильно увеличившаяся в размерах Гасконь на юге Франции. Затем эти территориальные приобретения начали таять под натиском кавалерии – на этот раз французской, – и к 1370-м годам англичане потеряли почти все завоеванное. В 1415 году с предпринятого Генрихом V Английским (1413–1422) наступления начался новый этап серьезной войны, который закончился новой победой англичан, при Азенкуре, и ознаменовался полноценной завоевательной кампанией на севере Франции, к 1429 году установившей английское владычество на половине французских земель (в 1420–1436 годах Париж находился в руках англичан, и в 1431 году малолетнего Генриха VI короновали там как короля Франции). Однако к этому времени французы – отчасти вдохновленные Жанной д’Арк – перешли в контрнаступление. В 1429 году Карл VII Французский (1422–1461) короновался уже в Реймсе, как предписывала французская традиция. К 1450 году англичане лишились всех завоеванных после 1415 года территорий, а в 1453 году потеряли и Бордо
[392].
Эта война вошла в анналы как величайший имперский триумф Англии на Европейском континенте и серьезнейший (до 1940 года по крайней мере) кризис во Франции. У Столетней войны имеются параллели в виде других политических авантюр того периода, в частности французских и арагонских завоеваний в южной Италии, как мы еще увидим,
[393]. но ее отличало то, что она угрожала крупнейшей державе латинской Европы и временами существенно истощала ее силы. И все же Англии, потерпевшей в 1296–1314 годах неудачу в попытке присоединить Шотландию, не хватало мощи, чтобы раз и навсегда завоевать Францию, в три раза превосходившую ее размерами и численностью населения. Сражения – это лишь начало, а дальше англичане полагались на французских сторонников, которые вели то утихавшую, то возобновлявшуюся междоусобную войну, и поэтому примирения между французами оставляли англичан без поддержки. Кроме того, 100 «военных» лет включали в себя и продолжительные периоды без военных действий (перемежавшиеся перемириями и браками); при этом войны между французами и англичанами начались еще в 1294 году и закончились по-настоящему только в 1558 году, когда англичане потеряли Кале – последние свои владения на материковой французской территории. Таким образом, Столетняя война – условность, и этот период легко поддается деконструкции. И тем не менее он важен по двум причинам. Во-первых, потому, что почти непрерывное состояние войны задавало направление почти всей остальной западноевропейской политике. Продолжавшиеся весь XIV век англо-шотландские войны – отголосок попытки англичан завоевать Шотландию – вливаются в Столетнюю за счет франко-шотландского союза. Еще одним ее ответвлением стало участие англичан и французов в кастильских и португальских войнах в 1360–1370-х годах. Не оставались в стороне и имперские князья, например король Богемии Иоганн, погибший в сражении с англичанами в 1346 году
[394]. Во-вторых, осознание постоянного участия в войне вело к фискализации государственной политики в обеих воюющих странах, что по большому счету было внове. К этому времени в европейских войнах почти повсюду, за редкими исключениями в виде Шотландии, Швейцарии и Литвы, сражались наемники, поэтому государству требовались внушительные средства для оплаты их услуг. В отличие от коротких кампаний, Столетняя война не позволяла успокоить налогоплательщиков уверениями, что это временная мера. Это обстоятельство имело важные последствия для функционирования политической власти как в Англии, так и во Франции, и об этом мы еще поговорим.
Третьим ключевым событием была Папская схизма. После унижения Бонифация VIII в 1303 году все папы до 1378 года были франкоязычными, и папский престол находился не в Риме. С 1309 года он располагался в Авиньоне (юг нынешней Франции), который в силу небольших размеров проще было держать под контролем, чем Рим, и за столетие пребывания там папская администрация достигла непревзойденного уровня развития и достатка, а также добилась осуществления права инвеституры в латинской Европе во всей полноте. И хотя французской короне Авиньон не подчинялся, почва папской власти во многом была французской; почти половину финансов папской администрации обеспечивали французские церковные подати, при этом папы, со своей стороны, разрешали французским королям брать налог с церковных земель для войны с англичанами. Между тем подобающим местом нахождения папского престола по-прежнему считался Рим, и к 1370-м годам это ощущение окрепло. Как мы знаем, в 1377 году папа Григорий XI вернулся в Вечный город. Год спустя он умер, и конклав в крайне напряженной обстановке избрал папой итальянского архиепископа, принявшего имя Урбан VI (1378–1389). Однако вскоре папа Урбан поссорился с кардиналами, и четыре месяца спустя выборщики собрались вновь. Заявив, что прошлое решение было принято под угрозами, они выбрали нового понтифика – французского кардинала, ставшего папой Климентом VII (1378–1394). Отсутствие поддержки в центральной Италии вынудило папу Климента перебраться обратно в Авиньон, где он и оставался. Это был не первый папский раскол (в 1130 году ситуация, в силу легитимности притязаний обеих сторон, сложилась похожая), однако на сей раз европейские державы не смогли договориться, кого считать законным папой: Франция, Шотландия, Кастилия, Арагон и (поначалу) Неаполь признавали Климента; Англия, почти вся Германия, северная и центральная Италия, Польша, Венгрия и Скандинавия – Урбана. Эти предпочтения во многом были продиктованы Столетней войной; почти все остальное тоже зависело от геополитики. Сдавать позиции не подумала ни одна из сторон даже после смерти пап – на авиньонском престоле за последующие почти 40 лет сменились два папы, на римском – четыре. Ситуация усугублялась, и в 1409 году кардиналы с обеих сторон, собравшись в Пизе, сместили обоих пап и выбрали альтернативного кандидата – но, увы, папы отречься не пожелали, и теперь понтификов стало трое. Второй собор, в немецком Констанце (1414–1418), созванный под покровительством императора Сигизмунда (1410–1437), был продуман и спланирован более тщательно, и в результате один папа отрекся, второй был смещен, а третий лишился почти всей политической поддержки и утратил влияние. Мартин V (1417–1431), происходивший из старинного аристократического римского рода, стал первым общепризнанным папой с 1378 года (за прошедшее время Европа уже успела забыть, каково это)
[395].
