– Мама База, – говорю я, почесывая у козлика за ухом.
Возможно, вовлечь Эб в разговор будет проще, чем я ожидал.
– Это то же самое. Могущественная была волшебница.
– Ты хорошо ее знала?
– Она преподавала волшебные слова, когда я училась в школе. – Эб откусывает от печенья, крошки падают на ее замызганный шарф. – И еще она были директрисой. Да, можно сказать, знала. Сам понимаешь, мы не вращались в одних кругах, но после ухода моего брата Ники мы с семьей совсем стали далеки от общества.
Брат Эб умер, когда она была в школе. Она часто рассказывает про него, хотя каждый раз после этого становится мрачной и измотанной. Одна из причин, по которой Пенни не поладила с Эб. «Она такой меланхолик. Даже козы выглядят обескураженными».
По-моему, они выглядят нормально. Некоторые бродят возле кресла Эб, а маленький попрошайка устроился у моих ног.
– Я боялась уезжать из Уотфорда, – говорит Эб, – а мистрис Питч сказала, что мне и не обязательно. Теперь я оглядываюсь в прошлое и понимаю: она просто волновалась, что я выкину какой-нибудь номер и попаду в беду. У меня всегда было больше силы, чем здравомыслия. Я напоминала пороховую бочку, как и Ники. Мистрис Питч оказала магическому миру большую услугу, когда приняла меня, а еще запретила волноваться о том, что будет дальше. Сила не обязана быть ношей, говорила она. Если она слишком уж давит на шею, храни ее в другом месте. В ящике. Под кроватью. «Отпусти ее, Эбенеза, – говорила она. – Ты родилась с ней, но не обязана связывать с ней свою жизнь». Полная противоположность тому, что говорил мне мой старик… Интересно, вела бы себя мистрис Питч столь же снисходительно, будь я ее ребенком.
Я прыскаю со смеху, стараясь не выплюнуть печенье.
– Что такое? – говорит она. – Эта история должна вдохновлять.
– Тебя зовут Эбенеза?
– Отличное имя! Очень традиционное. – Эб тоже смеется и засовывает в рот целое печенье, запивая кофе.
– Кажется, она была хорошей, – говорю я. – Мама База.
– Да. В смысле, она была яростной как львица. И суровой, отчего окружающим было неловко. Все Питчи такие, и она всеми силами боролась с реформами. Но она любила Уотфорд. Любила магию.
– Эб… как умер твой брат?
Я никогда раньше не спрашивал об этом. Не хотелось огорчать Эб еще больше.
Она сразу же выпрямляется в кресле и отводит взгляд:
– Это мы с тобой обычно не обсуждаем. Мне вообще нельзя о нем говорить. Его имя похоронили, потому что не могли похоронить тело, даже вычеркнули из Книги. Но мы с ним были близнецы. Неправильно притворяться, будто его совсем не было.
– Я не знал, что он твоей близнец.
– Ага. И собрат по преступлениям.
– Ты, должно быть, скучаешь по нему.
– Очень. – Эб шмыгает носом. – Я не говорила о нем с тех пор, как он перешел на другую сторону, что бы ни говорили другие.
– Конечно, – произношу я. – Он же умер.
– Я знаю, что они говорят.
– Если честно, Эб, я не слышал, чтобы кто-то, кроме тебя, говорил о твоем брате.
Она пару секунд неподвижно смотрит на меня, выпрямив спину. Но опомнившись, отворачивается к огню и снова сутулится.
– Извини, Саймон. Просто я… я думаю, что другие считали, будто я собираюсь отправиться следом за ним. Что я не смогу жить без него. Ники хотел, чтобы я пошла.
– Он хотел, чтобы ты тоже убила себя?
– Он хотел, чтобы я пошла с ним к… – Она встревоженно осматривается по сторонам, а ее голос понижается до шепота. – К вампирам. Ники сказал, что будет ждать меня. Всегда будет ждать.
Печенье крошится у меня в руке.
– К вампирам?
– Неужели правда никто не говорит о нем? Или обо мне?
– Нет, Эб.
К вампирам? Брат Эб ушел к вампирам?
Она выглядит потерянной.
– Про него никогда не говорят, даже после всего, что он сделал… Наверное, так и бывает, когда тебя вычеркивают из Книги. Я была там. Мистрис Питч позволила мне сохранить слова у себя.
Она поднимает свой посох, и хотя передо мной просто Эб, я испуганно вздрагиваю. Козлик у моих ног подпрыгивает и убегает прочь. Эб даже не замечает этого. В таком меланхоличном настроении я ее еще не видел. По чумазым щекам текут чистые ручьи слез.
Она заносит посох над огнем, выбрасывая в пламя слова, однако те не горят:
«Никодемус Петти».
Я так потрясен, что хочу дотянуться и забрать их себе. Никодемус! Никодемус, который ушел к вампирам!
– Ники, – шепчет Эб. – Единственный маг, который выбрал смерть среди вампиров. – Она вытирает слезы рукавом. – Прости, Саймон. Я не должна говорить о нем, но в это время года я не могу перестать думать о брате. Каникулы же. А он там совсем один.
– Он до сих пор жив?
Это был неправильный вопрос, или же я задал его слишком настойчиво: Эб накрывает новой волной слез.
– Он до сих пор где-то там. Я бы знала, если бы он погиб. Раньше я всегда чувствовала, когда он попадал в беду.
– Где он?
Наверное, я говорю слишком заинтересованно, слишком отчаянно хочу все выяснить.
Эб снова поворачивается к огню:
– Я же говорила, я не общалась с ним со дня, когда он ушел. Клянусь!
– Я тебе верю. Прости меня. Ты, наверное… очень скучаешь по нему.
– Как скучала бы по своему сердцу.
Эб погружает посох в огонь, вылавливая оттуда буквы одну за другой.
– Был ли он с ними? – спрашиваю я. – С теми вампирами, которые убили маму База?
Эб вскидывает голову.
– Нет, – говорит она, словно защищаясь. – Я лично спросила мистрис Мэри, перед тем как она умерла. Она поклялась, что Ники в тот день там не было. Он бы никогда такого не сделал. Ники не хотел убивать людей. Он жаждал вечной жизни.
– А ты была здесь? Когда это произошло…
Ее лицо становится еще более унылым, хотя казалось, уже больше некуда.
– Я была на улице вместе с козами. Я не смогла помочь ей.
– А что случилось с детской? – не унимаюсь я. Вдруг сейчас Эб разрыдается и не сможет отвечать на вопросы? – Куда она делась?
– Спряталась, – громко всхлипывает она. – Комнату зачаровали так, чтобы она защищала детей, а она не справилась. Поэтому заклинания скрыли ее. Спрятали в стены и пол. Как-то я нашла ее в подвале. Потом в сердце Плачущей Башни. А затем она и вовсе пропала.
Наверное, стоит побольше расспросить Эб. Пенни бы не остановилась. Баз бы достал свою волшебную палочку, требуя рассказать ему все без исключения.
Но вместо этого я просто сижу с Эб и смотрю на пламя. Иногда я вижу, как она вытирает глаза краешком шарфа. Словно опять размазывает грязь по лицу.
