Я не спал почти всю ночь. Рухнул под утро, часа в четыре, и сам без напоминаний встал в семь! Завтрак ждал меня в гостиной, хотя и было немножечко странно приступать к еде, точно зная, что сегодня месье Ренар не присоединится к трапезе.
Тосты с огурцом, яичница по-марсельски с морепродуктами, томатами и зеленью, яйца вареные под сыром, майонезом и чесноком, зелёный чай, сливки, свежее овсяное печенье и горький шоколад. Кулинарные способности Шарля, как всегда, были на недосягаемой высоте!
Каково же было моё изумление, когда, убирая тарелки, он как бы вскользь бросил:
– Сегодня готовила моя племянница.
У меня с языка чуть не сорвалось «а можно ли нанять её кухаркой?!».
Хорошо ещё не ляпнул вслух, иначе мог бы получить тем же подносом по голове. Я лишь многозначительно промычал нечто невнятное, но полным благодарности тоном. Видимо, Шарль это оценил и позволил себе скупую улыбку без демонстрации зубов и полностью освободил мне стол.
Минут через пять – десять ко мне присоединилась маленькая Кристи для уточнения плана действий на сегодня. В руках она держала вазочку с мороженым, которое очень аккуратно подхватывала серебряной чайной ложечкой.
– Итак, какие планы на вечер? Куда ты меня пригласишь?
– В психиатрическую лечебницу.
– Как романтично-о. – Кристи мечтательно закатила глаза, отправив в ротик ложечку мороженого. – Но я там ни разу не была, так что веди, Сусанин!
– Это кто? – не сразу вспомнил я. – Что-то из древнерусской истории?
– Скорее из польской, этот странный русский завёл польское войско в зимний лес, где всех убил. Правда, сам заблудился и замёрз. Его имя стало нарицательным. Дядя Шарль очень его уважает, говорит, что записался в армию только для того, чтобы когда-нибудь узнать боевой стиль Сусанина.
– Что ж, рад за этого достойного джентльмена. Но сейчас, если позволишь, вернёмся к плану. Шарль, я могу попросить вас…
– Нет.
– Я надеялся, что вы, как бывший военный, опытным глазом хотя бы…
– Нет, – жёстко обрезал дворецкий. – Это не входит в мои служебные обязанности. Справляйся сам, мальчик.
После чего он просто развернулся и ушёл.
Ушёл! Не сказав больше ни слова, не выслушав меня, не посмотрев на мои чертежи и безупречно выстроенную линию действий по спасению моего учителя и как бы, между прочим, его хозяина и нанимателя. Поступок буквально взорвал мой мозг праведным возмущением!
Однако было бы верхом бестактности и невоспитанности хоть как-то показать это. Я максимально равнодушно зевнул, почесал в затылке и развернул лист бумаги.
– Итак, вот мой план.
– Я вся внимание, – нежно улыбнулась мне маленькая француженка.
Мы склонились голова к голове, внимательно вглядываясь в линии передвижения, детали архитектурных изысков, расчёт времени, мест дислокации, точки крепления электрических батарей и всё прочее, чего я, увы, не могу детально расписывать на страницах своего повествования. Почему?
Потому что, как вы, разумеется, догадались, причина моего вынужденного молчания кроется исключительно в уважении к больнице «Чаринг-Кросс» и нежелании давать шанс реальным психам выбраться на свободу. Вдруг они прочтут эти записи и, вдохновляясь моим, не менее больным воображением, дружно сбегут от докторов?
В результате мне всё-таки пришлось упрашивать Шарля вызвать нам кеб ближе к десяти часам ночи. Причём это непременно должен быть донской жеребец Фрэнсис. Старый дворецкий кивнул. Уже спасибо!
Пожалуй, рыжий донец был единственный, кто всегда готов помочь «другу Лисицыну», не задавая лишних вопросов.
Всё получилось, и к одной из самых знаменитых клиник Лондона мы ехали под распевное:
Несе Галя воду,
Коромысло гнеться,
А за ней Андрийку
Як барвинок вьеться.
«Галю, моя Галю!
Дай воды напиться.
Ты ж така хороша-а,
Дай хучь подивиться-а»…
– И что ж ты, хлопчик, делать будешь? – скалозубо улыбнулся мне Фрэнсис, когда остановил кеб перед больницей.
– Заманю всех в конференц-зал для врачебных симпозиумов, там есть такой, я проверял. Это вон то большое окно, оно единственное без решёток. Сможешь закинуть туда верёвку?
– Я ж конь, а не ковбой с лассо!
– Это несложно, смотри… – Мне понадобилось буквально две минуты, чтобы Фрэнсис удовлетворённо фыркнул и приложил правое копыто к уху, типа «будет исполнено, ваше высокоблагородие!».
Мы же с Кристи выпрыгнули из кеба и уверенным шагом направились к тяжёлым, обитым железом дубовым дверям грозной чаринг-кросской лечебницы. Пути назад отрезаны, только вперёд!
Швейцар на входе попытался было остановить нас, но Кристи возмущённо шлёпнула его ладошкой по руке, так что изумлённый мужчина отступил. Мы скользнули внутрь.
– Добрый вечер, – вежливо обратился я к мужчине за стойкой регистратуры.
– Скорее уж ночь, – устало вздохнул он. – Что тебе нужно, мальчик?
– Доложите начальству, что прибыла мадам Zaz из Парижа.
– Э-э?!
– Да, она карлица. – Я сдвинул брови и чуть добавил металла в голос: – Но полагаю, это не повод смотреть на неё как на ребёнка, она преподаёт в Сорбонне, имея звание профессора. Уверен, вы об этом слышали?
– Ну… э-э… да, что-то такое слышал, – очень осторожно начал мужчина, но я перебил его:
– Говорите смело, профессор не знает английского, не учила из принципа, хотя говорит на двенадцати языках. Я её переводчик в Британии.
– Но ты… вы… так молоды?
– Мадам Zaz предпочитает мальчиков.
Мужчина за стойкой охнул, сделал понимающее выражение лица и позвонил в колокольчик.
– Я доложу о вас главному врачу, вы можете подождать его в конференц-зале.
– Само собой.
– C’est des saucisses, un carburateur, un croissant, est l’amour
[4], – по-французски пропела Кристи, делая грозные глазки и возмущённо топая ножкой.
– Чего она, профессорша, хочет?
– Она напоминает, что приглашена на симпозиум по теме распространения лисьего бешенства, – терпеливо перевёл я. – Будьте добры доставить месье Ренье в тот же зал.
– Но он опасен.
– Так спеленайте его, как младенца! Вас надо учить, как удерживать опасных сумасшедших?!
Мой собеседник за стойкой регистратуры впервые позволил себе пренебрежительную ухмылку. Он явно знал как…
Через пару минут двое дюжих санитаров в белых халатах со всяческим пиететом сопроводили нас в зал заседаний и симпозиумов. Прямоугольное помещение, с двух сторон ряды стульев, у окна небольшая трибуна для выступающих, а в центре металлический стол с жутковатого вида ремнями для фиксации особо буйных психов.
