Потоки были невелики — метра три в ширину, но в них ощущалась особая сила, безудержная ярость и мощь… В пути нам дважды пришлось через них переправляться. Дело это было нелегким. Мосты тут заменяли тонкие, небрежно брошенные жерди. В это утро — а оно выдалось морозное — жерди обледенели, стали скользкими. И потому каждый неверный шаг грозил бедою.
И беда случилась — на второй переправе.
Мне часто и отчетливо вспоминается эта сцена. Пожалуй, ее мне вообще никогда не забыть…
В нашей группе было шестеро охотников. И половина перебралась через ручей благополучно. Но четвертому не повезло. Это был, кстати сказать, знакомый мне горец в меховой безрукавке и красном платке. Он поскользнулся вдруг и какое-то мгновение балансировал на шатких жердях. И потом сорвался и рухнул в воду.
В этом месте ручей изгибался и чуть дальше, за поворотом, слышался грозный гул порога. Там вскипала белая пена, стояло облако мельчайших брызт.
Упавший попробовал было подняться, глубина была здесь небольшая — по грудь, и не смог. Слишком сильным оказался напор воды. Я сверху видел, как сбивает она с ног и тащит его по дну… Наконец он все же нашел опору и уцепился за камень. И отчаянным рывком подтянулся — поднял над водою лицо.
Красную повязку с него смыло, но красный цвет остался; волосы его теперь окрашивала кровь. Очевидно он сильно ушибся, падая, и ослабел. И держался из последних сил.
И я закричал, повернувшись к стоявшему рядом со мною охотнику:
— Спасайте его! Чего ж вы, черти, смотрите? Делайте что-нибудь!
Но тот не ответил, не шелохнулся, даже бровью не повел. Он молча глядел на тонущего, и лицо у него было как каменное, и глаза — недвижимы и тусклы…
И другой оставшийся на нашем берегу тоже молчал. И на противоположной стороне потока царила такая же немота. Туземцы стояли в каком-то странном оцепенении — застыв, как сомнамбулы, — и безучастно следили за погибающим товарищем.
И удивительное дело, за все это время погибающий также не проронил ни слова! Он никого не звал на помощь; он боролся за свою жизнь одиноко и молча… И все это походило на сон, на ночной кошмар. Ведь только в скверном сне возможна подобная ситуация! Но в том-то и суть, что здесь я столкнулся с реальностью совершенно непостижимой и пугающе нелепой…
Глядя на окровавленное его лицо, на побелевшие пальцы, судорожно цепляющиеся за камень, я понял, что долго ему не продержаться. Надо было что-то делать — и немедля. На мои призывы и вопли дикари никак не реагировали. А ведь у одного из них висел на плече аркан, и стоило только кинуть его утопающему, как тот был бы сразу спасен! Оставалось одно: спасать его самому.
Я посмотрел, поеживаясь, на клокочущй, плюющийся пеной поток. И со вздохом стащил с себя меховую куртку, купленную недавно у Дениса, ввиду наступивших холодов. Окунаться в ледяную воду мне ужасно не хотелось. И я мысленно проклял дурацкое это племя и собственную свою судьбу. А потом, стоя над откосом, пригнулся — приготовился прыгать…
И в этот момент кто-то цепко ухватил меня за ворот рубашки. Я оглянулся и увидел знакомое лицо охотника — скуластое, неподвижное, похожее на маску.
Хватка у него была железная. Он поднял меня, как щенка. Я дернулся, попытался вырваться — и не смог.
— Пусти! — зашипел я в ярости. — Эй ты, питекантроп! Слышишь, что тебе говорят?
Но он словно бы не слышал. Или не понимал. Или же не хотел понимать… И тащил меня все дальше от берега. Зачем, недоумевал я, и куда? И что вообще все это значит?
Я напрягся изо всех своих сил. Уперся и нырнул ему под руку. Дважды перекрутился так и наконец выскользнул из цепких пальцев. И тотчас же потянулся к ножу.
Изо всех участников Большой Охоты я был единственным, кто не имел при себе оружия. Если, конечно, не считать финского ножа, который я по старой бродяжьей привычке всегда носил за голенищем. Но что значил нож в облавной охоте на копытного зверя?
Еще на заре, покидая стойбище, я, помнится, пожалел о том, что не обзавелся вовремя ружьишком. Что мне делать тут с одним финяком, думал я, вряд ли он пригодится… И вот теперь, как видите, он пригодился!
Едва лишь я выхватил нож, как туземец отшатнулся от меня, попятился. И я наконец обрел свободу действий.
И стремительно поворотился в сторону ручья — шагнул к нему.
Но вдруг что-то там изменилось. Неподвижные фигуры туземцев зашевелились. Послышались оживленные голоса. Люди словно бы очнулись от сна. И двинулись дальше в горы.
И я тотчас понял: все кончено. Я опоздал. И спасать мне теперь уже некого!
ПОД ВЛАСТЬЮ СТРАХА
— Ничет о не понимаю. Абсолютно ничего!
Взволнованный, еще не пришедший в себя после случившегося, я сидел на лавке в избе у Дениса, старательно скручивал папиросу. И никак не мог скрутить; рвалась бумага, просыпался табак…
— Кто эти люди — больные? Ненормальные? — Наконец я закурил, затянулся жадно — Ничего не могу понять… А ты? — я в упор посмотрел на Дениса. — Ты-то хоть понимаешь что-нибудь?
— Так я ж тебе уже говорил, — усмехнулся он сумрачно, — мы — это один мир, а они…
— Да, да, знаю, — нетерпеливо перебил я его, — но это еще не объяснение. Существуют же все-таки какие-то общечеловеческие нормы! И во все века и у всех народов спасти товарища считалось доблестью, было делом святым. А у этих сонных идиотов — наоборот…
— Не так все просто, — покачал головой Денис. — И люди эти вполне нормальные. Вполне! Кое в чем они, пожалуй, даже поумнее нас с тобой. Ну а если они порою выглядят идиотами, так тут виною всему их дьявольская религия…
Он посмотрел на меня внимательно.
— Ты вообще-то знаком с языческими культами?
— Немного… И в основном — с культами северных племен.
— Ну, это все похоже, — махнул он рукою. — Схема всюду одна. Мир туземцев делится на три части — подземную, земную и небесную. На небе и кое-где на земле живут добрые духи. Но их немного. А все остальное — царство злых… И в общем-то разницу между Добрыми и Злыми — провести трудновато. Все азиатские духи без исключения мстительны, ревнивы. И постоянно требуют жертв. Понимаешь? Вот тут-то и причина… И с этим охотником — как было? Ты припомни! Человек упал по дороге в горы, сразу же после камлания
[21]… А это что значит? Это значит, что духи потребовали жертву. И естественно, спасать упавшего в такой момент было нельзя азиатам. Было грешно! Потому-то они и сами не двигались, и тебя держали…
И потом, помолчав, добавил, усмехаясь:
— И скажи еще спасибо, что вели себя с тобой вежливо.
— Н-да, понятно, — проговорил я. — Хотя нет, постой… Объясни мне, кстати, такую вещь: почему упавший охотник никого ни разу не позвал на помощь? Он ведь все время молчал, вот что было самое жуткое! Все время молчал.
