Здесь было тихо, полутемно; комната освещалась настольной лампой, затененной большим абажуром. За столом сидел человек в расстегнутом мундире. Косой свет лампы обливал его шишковатую лысину, длинный извилистый нос, краешек золотого погона. Он был в очках, и стекла их отсвечивали слепым белым блеском. Увидев меня, он поднялся и сказал, протягивая руки.
— Милости прошу! Присаживайтесь. Вот в это кресло…
Я уселся и какое-то время разглядывал его, напряженно наморщась, катая в зубах папироску. А он продолжал:
— Очень рад увидеться с вами, право же, очень! Мы вас оторвали от стола, лишили ужина… Но не огорчайтесь. Здесь у меня найдется кое-что. Могу предложить превосходный армянский коньячок, ветчинку, копченую спинку хариуса — знаете эту рыбку? Сибирская форель! Европейской худосочной форели с нашей ни в жизни не сравниться. Даже и речи быть не может! За такую спинку, хе-хе, все, как говорится, отдашь — и то будет мало…
Он говорил быстро, напористо. Но слова его звучали как-то дико, походили на бред. И я подумал оторопело: «Какая еще „спинка“? О чем он?.. Это, что же, новый, „хрущевский“ стиль ведения допросов?»
Капитан в этот момент умолк, посмотрел на меня пристально. И вдруг засмеялся:
— Я знаю, о чем вы думаете! По лицу вашему вижу. Нет, нет, все не так… От вас мне сейчас ничего не надо! Просто узнал, что в Таштыпе появился журналист, и вот решил пригласить…
— Ничего себе «пригласить», — проворчал я, гася папиросу.
— Ах вот вы о чем. Ну, ну, не обижайтесь. Это все дурак сержант напутал. Перестарался… И я приношу свои извинения. Я, в сущности, чего хотел? Увидеться со свежим человеком, немного выпить, поболтать о литературе. Абакан — это, конечно, не Москва и не Париж, но все же столица области. Культурный, так сказать, центр. У вас там жизнь кипит. А я здесь полностью оторван от мира. Лишен общения… И, знаете, от этого иногда тяжело становится — тоска берет за душу… А от тоски и от скуки есть только одно лекарство!
И он жестом фокусника извлек откуда-то бутылку коньяка. Мы начали пить. Коньяк действительно оказался превосходен. И спинка хариуса тоже была неплоха. И постепенно я отмяк, оттаял, перестал топорщиться. Нелепая ночная эта беседа с тоскующим мусором начала меня даже забавлять.
Он был вполне, как мне показалось, искренен, расспрашивая о книжных новинках, о современных веяниях в литературе… Когда-то он, оказывается, учился в Томском университете, на филологическом факультете. Потом ушел… Но вкуса к литературе не потерял. Особенно его интересовал поэт Константин Симонов, стихи которого он знал неплохо. Разгорячась от коньяка, он процитировал знаменитые симоновские строки: «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди». Потом поинтересовался, не встречал ли я его лично?
На всякий случай я соврал, сообщив, что да, встречал, но — редко…
— Завидую, — вздохнул Соколов. — Вы ездите всюду, видите всех! А мне и словом перекинуться не с кем… У нас тут, правда, есть один старичок учитель, бывший профессор московского университете, доктор наук. Его сослали сюда в сорок восьмом году. Человек действительно высокообразованный. Столичная штучка! Но чудак. С февралем.
[25] — Соколов покрутил пальцем возле виска. — Понимаете? Разговориться с ним и раньше-то было не просто, а в последнее время старичок вовсе отключился… Увлекся вдруг фольклором, местными легендами и ни о чем другом не говорит.
— А все-таки о чем же он говорит, к примеру?
— Да чепуху городит! Про огнепоклонников что-то лопочет, про каких-то саламандр…
— Что-о? — встрепенулся я. — Про саламандр? Так это же очень интересно!
— Вы думаете? — пробормотал Соколов с сомнением. — Что же тут интересного?
— Да все, — воскликнул я, — сама эта тема! Кстати, профессор преподает какой предмет?
— Историю.
— Где?
— В здешней десятилетке.
— Мне непременно надо с ним увидеться!
— Что ж, это можно устроить, — с легкостью отозвался капитан. — Если хотите, вызовем его сейчас.
— Но ведь сейчас ночь! — я взглянул на часы. — Начало второго. Не будете же вы его будить, подымать с постели?
— А почему бы и нет? — усмехнулся капитан. — Поднимем. Не впервой! Прибежит сразу… Ссыльные интеллигенты народ послушный, исполнительный.
— Он все еще ссыльный? — удивился я. — Разве послесталинская амнистия сюда не дошла?
— Дошла, — покивал капитан, — а как же? И профессор Ивлев официально в ссылке уже не числится, но…
— Но?
— Но документы ему еще не выданы. Так что он пока проходит по моему ведомству.
— Понятно… Однако будить старика не стоит, — сказал я, — лучше я завтра сам его разыщу.
И добавил, помедлив:
— Странная у вас все же манера общаться с людьми…
— Странная? — хохотнул капитан, — Не знаю. Это смотря на чей вкус… А, впрочем, не будем отвлекаться. Давайте-ка ваш стакан!
Мы чокнулись с ним и выпили. И я подумал, глядя на этого безумца в золотых погонах: «А все же права поговорка — „Нет худа без добра“! В самом деле, не задержи он меня силой, я наверняка бы уехал с первой попутной машиной этой же ночью. Или рано утром…»
КОГДА ЗЕМЛЯ БЫЛА ЮНОЙ…
Рано утром я разыскал профессора Ивлева. И сразу же понял, что встретил занятного чудака.
Мой рассказ о Священной пещере и Пляшущей Ящерице вызвал у него неподдельный восторг.
— Значит, вы видели! — воскликнул он. — Видели. Наконец-то!
— Да вот в том-то и дело, что я не знаю — было ли это в действительности или же просто померещилось… Может быть, мы с Денисом попали во власть галлюцинаций?
— Может быть, — усмехнулся старик, — а может, и нет…
Тщедушный, сутуловатый, с седой всклокоченной бородкой, он чем-то вдруг напомнил мне шамана. Того самого, которому я недавно дарил «Золотое руно». Разница меж ними заключалась в том, что шаман был мистиком и свято верил в духов. А профессор считал себя материалистом и верил в существование на земле остатков древней кремнийорганической жизни.
— Кремнийорганические существа, рассуждал он, шатая по шумной улице к школе, представляли собою первую, уникальную форму жизни, зародившуюся в ту давнюю пору, когда земля была еще юной, горячей…
Горячей — это в смысле огненной?
— В общем, да. Представьте себе период, когда формировались материки, шли горообразовательные процессы… На планете тогда действительно было горячо! Ну, а затем вулканические силы ослабли. И огненная жизнь эта начала помаленьку угасать. И некоторые ученые, к числу коих принадлежу и я, полагают, что обыкновенная глина, знаете, которая встречается в оврагах и на откосах рек, — образована из кремнийорганических существ. Так, например, каменный уголь это кладбище первобытных папоротников и хвощей А, скажем, пласты известняка…
