— Чего я только не насмотрелся в минувшие годы, — продолжал старик, — уму непостижимо! Все мировые научные достижения или приписывались русскому гению, или же просто отвергались. Как порочные и «ненужные народу». Вот так была, например, разгромлена молодая наука генетика. Да и не только она. Беспощадному разгрому подвергались также кибернетика, биология, отчасти — химия…
— Ну, а вы, — сказал я, — вы-то, простите, на чем специализировались?
— На изучении античного мира. Я — эллинист.
— Но это же предмет отвлеченный!.. Вполне, так сказать, невинный… В чем же, собственно, могли обвинить вас?
— А меня лично ни в чем и не обвиняли, — пожал он плечами — обвиняли других. Моих коллег по университету. А я просто должен был подписать один документик, разоблачающий их всех…
— То есть — донос?
— И какой донос! Настоящее художественное произведение… Но я отказался, и вот — я здесь.
И тогда я произнес с оттенком торжественности:
— А вы знаете, что ваша ссылка, в сущности, окончена? Хочу вас, кстати, поздравить! Капитан Соколов сообщил мне давеча, что скоро вам выдадут «вольные» документы.
Я думал, что это известие потрясет старика, обрадует его. Но он отнесся к сказанному до странности спокойно.
— Да? — Он пожевал губами. — Наконец-то. Я уже и ждать перестал… Ну, что ж, спасибо за новость.
И потом, быстро, пристально тлянув на меня из-под нависших бровей:
— Вы, стало быть, знакомы с капитаном?
Я вкратце рассказал старику обо всем, что случилось со мною минувшей ночью. И тот покивал, наморщась:
— Это на Соколова похоже. Весьма! Ведь у него — типичный административный психоз. Он отождествляет себя с занимаемым местом… Таких монстров во множестве плодят бюрократические системы. С его милицейской точки зрения все штатские люди — клиенты, которых полагается вызывать в кабинет. И иногда он и меня вот так же вызывает поболтать и выпить. А пить мне нельзя — больное сердце.
— Но это все уже кончено, — успокоил я его, — скоро вы уедете.
— Ох, не знаю, проговорил он медленно, — куда мне ехать-то? В Москву? Но там никто меня уже не ждет. Жена померла. И друзья тоже — кто поумирал, кто угодил за решетку, а дети…
— Что — дети?
— У меня, понимаете ли, есть сын. Он такой же, как и вы, молодой, журналист. Работает в Москве. Так вот, когда начался террор, он сразу отрекся от «грешного» отца. Испугался за свою карьеру… Так что и сына, в общем-то, тоже у меня нет. Никого нету! Я один, как перст. А начинать все заново, одному, в мои-то годы, — это, батенька, свыше человеческих сил.
Дорога кончилась. Мы приблизились к школе. И глядя на шумящую во дворе детвору, Ивлев сказал задумчиво:
— Я уж привык тут, корни пустил… Не-ет, уезжать мне незачем. Да и нельзя. Ведь места, где царит культ Огня, — они рядом, поблизости! И теперь я смогу все сам повидать…
— Вы что же, — поинтересовался я, — этими саламандрами и раньше занимались?
— Специально — нет, не занимался… Но знал о них давно. И вообще говоря, образ саламандры меня постоянно волнует. Согласитесь, в нем что-то есть символическое, грозное… Оно как бы является воплощением зла! Ведь кремнийорганическая жизнь совершенно чужда нам, людям, и даже враждебна. Все, что для нас губительно, — катастрофы, война, пожарища, — для нее благо! То есть наш «ад» был бы для саламандр истинным «раем». И наоборот. Представляете?
Старик всплеснул руками. Глаза расширились и остекленели. И опять он напомнил мне шамана — теперь уже впавшего в транс, творящего заклинания. Или же охваченного безумием…
— Дочери огня! Они таятся в глухих закоулках планеты и ждут своего часа… И час этот когда-нибудь настанет. Не забывайте, в какое время мы живем!
В этот момент грянул школьный звонок. Шумный двор опустел. И шаман торопливо пошел проводить занятия в классе.
УЖ ЕСЛИ НЕ ПОВЕЗЕТ…
Сутки спустя я находился уже в кабинете главного редактора газеты.
Когда я вошел туда, там толпилось много народу. Очевидно, только что кончилась летучка. Журналисты галдели, перебрасывались шуточками. И вдруг все разом смолкли — увидели меня…
— Ага, — воскликнул редактор, — явился все-таки! Ну, иди сюда, голубчик, садись. Потолкуем.
Затем он коротким взмахом руки отослал ребят. И мы остались вдвоем.
«Почему они все на меня так странно смотрели? — подумал я, беспокойно ворочаясь в кресле. — Ох, это неспроста…» И словно бы услышав мои мысли, редактор проговорил:
— Ты, брат, легок на помине… Только что о тебе шел разговор.
— Какой разговор? В связи с чем?
— В связи с твоим увольнением…
— Как же так? — Я вскочил. Снова сел. Заморгал растерянно. — Вы меня увольняете? Но почему же? Неужели из-за моей отлучки?
— Ну, отлучка еще не самая большая беда… Хотя, конечно, тоже было бы достаточно. Все-таки два с половиной месяца — не шутка!
— Но я в результате привез вам отличный материал, — забормотал я. — Редкостный…
— Это о чем же? — прищурился редактор. О жизни туземцев? О дикарях?
— Ну, да. Но и не только… О языческих религиях, о культе огня, о саламандрах.
— Но ты все перепутал, — возразил он резко. — Такая тема подошла бы, может быть, для молодежного приключенческого журнала, но нам-то она зачем? Нет, голубчик, саламандры нас не интересуют, это во-первых. И во-вторых, все равно уже поздно…
— Поздно? — повторил я дрогнувшим голосом.
— Да, — сказал редактор, — нынче утром я подписал приказ.
Мы сидели на противоположных концах огромного канцелярского стола, сплошь заваленного корректурными листками, пачками всяческих бумаг. Порывшись в них, редактор достал и перебросил мне небольшую — трехстраничную — рукопись. И я мгновенно узнал свою собственную статью. Ту самую, которую я когда-то посылал из Ширинского района в Москву, в газету «Правда». Ту самую, которая, как я рассчитывал, должна была спасти урожай и круто изменить мою судьбу…
— Как видишь, твое послание вернулось, — ровным голосом сказал редактор.
— Странно. — Я помолчал, разглядывая рукопись. — И давно?..
— Месяца полтора назад. Собственно, тогда-то я и писал тебе в Таштып. Хотел побыстрее вызвать…
— И что же? — не поднимая глаз, спросил я. — Были какие-нибудь комментарии?
— Да, в общем-то, никаких, — ответил он. — В сопроводительной записке просили разобраться в обстоятельствах — и все… Причем учти: записка эта была адресована не мне, а секретарю обкома. Можешь представить себе реакцию партийного начальства! Ведь ты, по существу, накапал на нас на всех.
— То есть как — накапал? — смутился я.
