— И часто вы с ним видитесь?
— Не очень. Так, от случая к случаю.
— Но если, скажем, он вам срочно понадобится, вы его можете разыскать?
— Разыскать вряд ли… Но сигнал ему подать могу.
— У вас, значит, существует определенная система сигнализации?
— Самая примитивная, — сказал усмешливо Витя, — какая была еще у неандертальцев… Делаем два костра — два дыма. И все. Ну, и Семен обычно отзывается, приходит. Если, конечно, не очень занят.
— У меня к вам большая просьба: завтра утром, как рассветет, непременно постарайтесь его вызвать. Зажгите самые дымные костры. Это очень важно. Понимаете, очень!
— Вопрос жизни и смерти, — быстро вставила Верочка.
— Вот даже как! — проговорил Витя. И сразу же лицо его посуровело.
— Да, да, — подтвердил я, — именно так. И когда он явится, передайте ему эту записку.
Я тут же достал блокнот, вырвал чистую страничку и написал размашисто:
«В воскресенье домой не приходи. Будь осторожен. Помни о Каине».
И, аккуратно сложив листок, протянул его Вите. Тот крепко зажал записку в кулаке. И проговорил, выпячивая нижнюю челюсть:
— Ладно. Если уж такое дело, разыщу. Передам.
— А на чем вы, кстати, едете? — спросил я. У вас есть транспорт?
— О, насчет этого не беспокойтесь, — ответил Витя беспечно, — машина у меня отличная: экспедиционный вездеход. Он хоть и ветеран, существует со времен войны, но работает безотказно. Тянет, как зверь.
— Так у вас, что же, военная машина?
— Ну да! И нам еще не очень повезло. А вот у геологов, в соседнем районе, имеется настоящий танк. Конечно, без пушек… Но пушки здесь и не нужны, ведь правильно?
— Как знать, — тихо проговорила Верочка, — как знать… Может, и здесь тоже они могли бы пригодиться…
ПОСЛЕДНИЕ ТИХИЕ ДНИ
Теперь мне оставалось только ждать.
Я сделал все, что было в моих силах. И дальнейшее уже зависело не от меня, а от обстоятельств, от сторонних людей. От того, например, насколько активен биолог Витя, насколько умен и расторопен сам Семен…
Так, в ожидании, прошли суббота и воскресенье.
Они тихо прошли. И я не знал, не догадывался, что это последние тихие мои дни в Енисейске!
* * *
Впрочем, и в тихие эти дни у меня тоже хватало забот. Виною всему тут была Верочка.
Отношения у нас сложились дружеские, весьма нежные… Началось это как-то незаметно, сразу же после моего приезда. Случайно заглянув в угловую чайную, я затем зачастил туда. Стал постоянным Верочкиным клиентом. Не могу сказать, чтобы я в нее влюбился, но что-то было в ней такое, что зацепило, затронуло меня. Какая-то ласковость, теплота, какая-то почти родственная заботливость… Старый бродяга, я всем этим не был избалован. И сердце мое дрогнуло.
Сердце дрогнуло, и однажды (это было полтора месяца назад) я пригласил ее к себе в гости. Она спокойно меня выслушала. И согласилась прийти в один из ближайших вечеров… Но я напрасно прождал ее тогда; она так и не явилась!
Я был, конечно, сильно раздосадован. И на некоторое время прекратил даже посещение чайной. Но потом все-таки заглянул туда и потребовал у Верочки объяснений.
Однако она ничего мне толком не объяснила. Сказала только, что хотела прийти, но не смогла…
— Почему? допытывался я. — Что тебе помешало? Родители?
— Ну что ты, — усмехнулась она, — родители вообще ничего не знают! И слава Богу. Они ведь люди старой веры… Если бы мой отец узнал, что у нас с тобой шашни, он бы, честное слово, тебя убил, а меня прогнал бы из дому.
— Во всяком случае, — пробормотал я, — мне бы хуже пришлось… Ну, ладно. Так что же все-таки помешало?
— Да так, одно обстоятельство, — уклончиво пробормотала она. И больше я ничего не смог от нее добиться.
Потом постепенно история эта начала забываться. Несмотря ни на что дружба наша сохранилась. А последние события ее еще подогрели, упрочили.
И вечером в пятницу, после того как мы побывали у Вити, я предложил Верочке немного пройтись, прогуляться…
Было уже без четверти одиннадцать. И город понемногу затихал, пустел, погружался в сон. Шумели только пивные на площади; там слышались вопли, кто-то пел, тягуче звенела гармоника. Но я не пошел туда, свернул в ближайший переулок. И вот когда я свернул, Верочка вдруг спросила:
— А куда мы, собственно, направляемся?
— Ко мне, — сказал я.
— Нет, нет, — она остановилась, затрясла головой. — Не сейчас…
— А когда же? — спросил я нетерпеливо.
— Ну, не знаю… Ну, хотя бы завтра.
— А сейчас ты что, не можешь? Или не хочешь?
— Да пойми: у меня дела, — торопливо заговорила она, — надо забежать в чайную. А потом сразу домой. Там сегодня меня ждут…
— Ну, хорошо. Завтра, — с некоторым раздражением сказал я, — но смотри — без обмана! Или ты, может, играешь со мной? Может, с этим Витей у тебя получше получается?
— Что ты, дурачок, выдумываешь? — удивилась она. — О чем говоришь? Ничего у меня с Витей не получается и не может получиться! Мы просто приятели. И он, и все другие студенты, когда приезжают в город, обедают у меня… Я их кормлю. И все!
— Так-таки все? — прищурился я. — И что же, этот Витя, к примеру, ни разу не пробовал?..
— Пробовал, — ответила она с улыбкой. — Мужики все на один манер… Но если я стану каждому давать, меня, пожалуй, надолго не хватит.
— Значит, ты и со всеми, как со мной, а? Обещаешь, но не даешь?
— Нет, — резко сказала она, — я редко когда обещаю. И хватит об этом!
— Но завтра ты все же придешь? Это точно?
— Ну да, ну да, — проговорила она нетерпеливо, — мы же договорились. Чайная закрывается в одиннадцать, значит, где-то в половине двенадцатого жди!
Я вернулся домой окрыленный… И на следующий день вечерком прибрал у себя в комнате. Накрыл стол. Приготовил чай, печенье, бутылочку сладкой вишневой наливки.
Затем закурил и стал ждать.
Из окошка видна была часть улицы, чей-то покосившийся забор. И за ним — высокий, узкий, заостренный силуэт церкви. Силуэт этот смутно белел в сгущавшихся сумерках. Вскоре за церковью взошло голубое зарево луны. И на дорогу легли косые тени.
Какая-то смутная женская фигура мелькнула среди лунных теней. Я привстал, вгляделся — но нет, то была вовсе не Верочка.
Так я сидел и ждал, время летело. Минула полночь. И еще несколько фигур показалось на дороге. Но Верочки не было, она все не шла…
Я заснул поздно, с трудом. И поклялся, засыпая, порвать навсегда с лукавой этой бабенкой, с этой подлой обманщицей!
