Уорендер расправил плечи.
— Ну и к чему все это приведет? Арестуете меня, что ли?
— Ну, разумеется, чего еще ждать от полицейского? Перестаньте, сэр. У вас была ссора с Чарльзом Темплтоном, и я считаю, что произошла она из-за Ричарда Дейкерса. Вы отец Ричарда и сказали об этом Темплтону, так?
— Я не говорил, — торопливо вставил полковник.
— А он знал, что вы являетесь отцом мальчика?
— Нет… Мы с Мэри с самого начала договорились, что лучше ему об этом не знать. Чтобы никто вообще ничего не знал. Во всех отношениях лучше.
— А ведь вы так и не ответили на мой вопрос, верно? Что ж, могу его перефразировать. Скажите, сегодня днем Темплтон впервые узнал о том, что Дейкерс является вашим сыном?
— С чего вдруг вам пришло это в голову?
— Ведь отношения у вас были самые что ни на есть теплые, дружеские. А потом в один далеко не прекрасный день, вместо того, чтобы сплотиться, объединенные общим горем, он вдруг выказывает крайнее нежелание видеть Дейкерса… или вас.
Тут Уорендер вдруг зажестикулировал. Резко всплеснул руками, пожал плечами.
— Ну и ладно, — произнес он.
— А знаете, вы действительно ничего ему не говорили, — заметил Аллейн. Подошел, заглянул Уорендеру прямо в глаза. — Это миссис Темплтон ему сказала. Ведь так? Не посоветовавшись с вами, не подумав о вас и мальчике. Просто потому, что у нее случился очередной приступ ярости, которые ей все реже удавалось контролировать. Она заставила вас опрыскать ее с ног до головы этими отвратительными духами в присутствии мужа. Наверное, для того, чтобы разозлить его еще больше. Вы вышли, и они остались вдвоем. И она нарушила тридцатилетнее молчание и всё ему рассказала.
— Откуда вам знать?
— Миссис Темплтон вышла из комнаты минуту или две спустя и закричала во весь голос: «Это только доказывает твою неправоту! Может убираться отсюда, куда хочешь, друг мой, и чем скорее, тем лучше!» Флоренс к этому времени уже ушла. Вы — тоже. Она говорила со своим мужем. Она вам об этом сказала?
— Сказала мне? Какого черта…
— Она говорила вам, что призналась Темплтону?
Уорендер отвернулся к камину, оперся локтем о полку и спрятал лицо.
— Ладно! — пробормотал он. — Хорошо. Хотя какое теперь это имеет значение?.. Так и было.
— Во время вечеринки?
Полковник издал какой-то невнятный звук — очевидно, то был знак согласия.
— До или после скандала в оранжерее?
— После. — Он говорил каким-то чужим голосом, не поднимая головы. — Я пытался ее остановить, она нападала на девушку.
— И тем самым настроили миссис Темплтон против себя? Да, понимаю.
— Я пошел следом за ними, за девушкой и ее дядей. И тут Мэри шепнула мне: «А Чарльз все знает о Дики». На нее было просто страшно смотреть в тот момент. И я… я просто вышел. Я… — Тут он поднял голову и взглянул на Аллейна. — Это было ужасно, неописуемо.
— И тогда вы испугались, что она все расскажет мальчику?
Полковник промолчал.
— И, разумеется, миссис Темплтон рассказала, — продолжил Аллейн. — Ее демоны вырвались на свободу, разгулялись уже вовсю. Она зазвала его к себе в комнату и все рассказала. И, как я предполагаю, то были ее последние слова.
Уорендер произнес:
— Вы предполагаете… вы говорите такие вещи… вы… — Он был не в силах продолжать. Глаза покраснели, налились слезами, лицо посерело. Он выглядел древним стариком. — Не понимаю, что это на меня нашло…
Аллейну показалось, что это как раз понятно.
— Не очень хорошо получается, — заметил он, — когда жизненные ориентиры и ценности у человека вдруг резко смещаются. И мне кажется, мужчина в таком положении предпочтет увидеть свою женщину мертвой, нежели наблюдать за тем, как она превращается в монстра.
— Зачем вы всё это мне говорите? Почему?
— Но разве не так?
Каким-то пародийным жестом, словно отдавая дань теперь уже никому не нужным приличиям, Уорендер поднял дрожащую руку и поправил узел галстука.
— Понимаю, — пробормотал он. — Надо сказать, вы очень умны.
— Да нет, к сожалению, не очень.
Уорендер перевел взгляд выше — с портрета сияла ослепительной улыбкой Мэри Беллами. — Ничего не осталось, — сказал он. — Ничего. Что вы теперь от меня хотите?
— Я должен поговорить с Дейкерсом и остальными людьми, которые ждут там. Вы можете присоединиться.
— Хорошо, — кивнул Уорендер.
— Может, хотите выпить?
— Спасибо. Пожалуй.
Аллейн взглянул на Фокса, тот вышел и быстро вернулся со стаканом и графином, которые Аллейн поставил на столик между Уорендером и фотографией Чарльза — в точности как во время первой своей встречи с ними.
— Виски, — объявил Фокс. — Если вы, конечно, не против. Вам налить, сэр?
Уорендер залпом опрокинул стаканчик неразбавленного виски.
— Весьма признателен, — он выпрямился и тень улыбки тронула его губы. — Еще один — и я буду в полном порядке и готов ко всему.
— Перед тем как увидеться с остальными, я должен побеседовать с Дейкерсом, — сказал Аллейн.
— Так вы собираетесь… сообщить ему?
— Думаю, так будет лучше.
— Да. Понимаю. Да, конечно.
— Пока побудь здесь, Фокс, — произнес Аллейн и вышел.
— Он все сделает по возможности деликатно, сэр, — поспешил утешить Уорендера Фокс. — Будьте уверены.
— Деликатно! — пробормотал Уорендер и издал звук, похожий на смешок. — Легко сказать, деликатно!..
III
Люди, находившиеся в большой гостиной, собрались здесь в последний раз. Через несколько недель дом Мэри Беллами переделают в одно из офисных зданий Уэст-Энда, где расположится некая непонятная контора по развитию телевидения. Портшез неизвестно зачем и по какой причине будет украшать холл; декор Берти Сарацина изымут целиком и полностью, затем разберут на части, и они станут служить задним фоном для неких непонятных декораций. Ну а кабинет Чарльза Темплтона превратят в приемную, где будут томиться безработные актеры.
Но на данный момент никаких изменений в обстановке не наблюдалось. Большинство присутствующих настолько утомились, что уже были не в силах выражать тревогу, гнев или сострадание и пребывали в полной апатии. Они обменивались несвязными репликами, непрерывно курили и время от времени угощались напитками, которые подносил незаменимый Грейсфилд. Капрал полиции Филпотт по-прежнему дежурил в уголке.
Доктор Харкнесс без всякой подготовки объявил о смерти Чарльза Темплтона, чем поверг всех в состояние полной ошарашенности. И когда вместе с Аннелидой в комнате появился Ричард, лицо которого покрывала смертельная бледность, присутствовавшим стоило немалого труда собраться, прежде чем найти подходящие случаю слова соболезнования. Да, каждый пробормотал нечто соответствующее, но Аннелиде сразу поняла, что запас утешительных слов на том и иссякнет. И хотя сочувствие их было вполне искренним, уже не оставалось сил выразить его, что называется, от души — они делали это чисто механически. Пинки Кавендиш, потрясенная событиями и отчасти утратившая связь с реальностью, вдруг чмокнула Ричарда в щеку и тепло произнесла:
