«Кейт», — произнес голос, который я не слышала семь лет.
Потом послышался шорох статических фоновых помех. «Говорит Эван Маккейн. Нам нужно поговорить».
Глава 8
На работу в «Пипл» нас не взяли.
Но благодаря настойчивости Джейни, моим хорошим отметкам и, как я подозреваю, скрытой закулисной поддержке Си Сигала, мы стали литературными сотрудниками «Нью-Йорк найт». Еженедельника, мало отличавшегося от обычного таблоида. Нашим хлебом с маслом — или джином и тоником — были выходки молодых звезд, усугубленные алкоголем и наркотиками.
Вообще-то с ними самими мы не встречались. Хотя, если бы Си не настаивал на том, чтобы Джейни пошла работать, она могла бы проводить со звездами все ночи напролет вместо того, чтобы работать целыми днями.
Мы сидели за обшарпанными столами, столешницы были испещрены подпалинами от сигарет, а под столами мостились мышеловки. Наша работа заключалась в том, чтобы проверить, правильно ли репортеры написали имена звезд, а также чтобы славные истории их пагубных пристрастий перечислялись в надлежащем порядке.
«Чарли Шин!» — кричал, бывало, репортер, которого поджимало время, и одна из нас выдавала истинный возраст актера, место рождения, все его звания, с кем он снимался и сборы (дома и за границей) трех последних фильмов и телевизионных шоу. Кроме того — и для «Нью-Йорк найт» это было самое главное — с кем он встречался, что принимал и куда периодически ложился избавиться от наркотической зависимости.
Поработав несколько месяцев, мы обзавелись своими надежными источниками информации. У Джейни завязался квазисексуальный телефонный роман с уборщиком в одном эксклюзивном реабилитационном центре в Миннесоте. Она звала своего уборщика «мой красавчик», звонила ему каждый день после ленча, посылала дорогие коробки конфет и обещала, что впереди у них целая вечность, вот только она завершит свой бракоразводный процесс.
У меня не было таких писательских способностей, как у Джейни. Я не умела легко уговаривать упрямых журналистов не слишком копаться в грязном белье. Зато у меня была Мэри Элизабет. Она была самой скандальной — плюс к тому же и нетрезвой — из моих одноклассниц в Пимме.
На втором году моего пребывания, во время урока геометрии она ловко приклеила на мое седалище макси-прокладку. И милостиво позволила мне проходить весь день с прокладкой на заднице. Годом раньше сказала, что Тодд Авери, уже студент университета, попросил номер моего телефона. И я провела месяц, стараясь не удаляться от своего телефона на расстояние, превышающее два метра — ведь я ждала звонка.
За два месяца до окончания ее исключили за то, что она ухитрилась на спор долить литр водки «Финляндия» в бутылки с водой нашей женской баскетбольной команды. А еще за то, что на пару с одним из учителей физкультуры занималась в каморке для уборщицы тем, что вслух и назвать-то нельзя.
В конце концов, Мэри Элизабет собралась с силами и получила-таки школьный аттестат. Потом ее выгнали из Уэслиана, попросили покинуть Пенн, трастовый фонд Мэри Элизабет погорел еще раньше, чем ей исполнилось двадцать три года. А вскоре она сбежала с чечеточником из «Лорд оф данс». В двадцать восемь лет образумилась и вступила в Общество анонимных алкоголиков.
В ту самую неделю, когда я начала работать в «Нью-Йорк найт», она, как гром среди ясного неба, позвонила мне. Мэри Элизабет выполняла девятый шаг (заглаживала вину перед теми, кому успела наделать гадостей). Почуяв шанс нарыть информацию, я устыдила ее до такой степени, что она согласилась звонить мне каждую неделю и сообщать, кого из знаменитостей встречала в спа и реабилитационных клиниках, где сама являлась желанным гостем.
Нашим боссом была женщина Полли.
Стекла в ее очках были такими толстыми, что могли остановить пулю, при этом казалось, будто она жила в редакции новостей. Полли находилась там, когда мы приходили утром. Она была там, когда мы уходили вечером. Мало того, что мы никогда не видели ее покидающей здание, мы ни разу не видели ее, выходящей из туалета.
Джейни и я проводили много времени, обсуждая сей феномен с Сандрой, похожей на моль книжной критикессой, получавшей огромное удовольствие, объявляя «смехотворной» каждую книгу, где девушка обретала молодого человека.
На голове у Сандры торчали неровные каштановые пряди, будто волосы стригли щипчиками для педикюра. Она также обладала степенью магистра искусств от престижного университета и рукописью в пятьсот страниц, где, я уверена, счастливого конца не было и в помине. Рукопись лежала в обувной коробке под кроватью, под письмами от тридцати шести литературных агентов, отвергших ее.
Мы все трое пришли к заключению, что чем меньше мы будем думать о выделительных особенностях нашего босса, тем лучше.
Босса Полли, главного редактора, звали Марк Перро. Он был известен лишь тем, что приблизительно раз в месяц, когда из-за верстальщиков опять срывалась сдача номера, выползал из своего кабинета и пытался швырнуть свое кресло в сторону фотографов. К несчастью, Марк, хотя и не являлся карликом в техническом смысле этого слова, все же ростом был под полтора метра, а весил много меньше, нежели само кресло. С огромным усилием он поднимал кресло до уровня груди, бессвязно бормоча и брызгая слюной: «Сколько еще мне терпеть эту проклятую гребаную некомпетентность?», шатаясь, делал несколько шагов вперед и затем с ужасным, свистящим воплем швырял кресло на разочаровывающую дистанцию в метр-полтора перед собой. Джейни и я забивались в угол за автоматом для продажи напитков и там тряслись от беззвучного смеха.
— Знаешь, что нам нужно сделать? — произнесла Джейни однажды вечером, поедая мороженое с орехами и фруктами, залитое горячим сиропом.
Мы сидели в кино, смотрели «Интуиция-3», отмечая, по настоянию Джейни, последний развод ее отца.
— Что?
— Переехать!
— Разве тебе негде жить? — удивилась я.
Мне было известно, что Джейни жила в собственной квартире в апартаментах ее отца на Парк-авеню. Этот дворец из восемнадцати комнат, с собственным лифтом фотографировали для «Метрополитен-хоум».
— Скажешь тоже, не можем же мы вечно жить со своими родителями, — усмехнулась она.
— Думаю, то, как ты живешь со своим отцом, немного отличается от моей жизни.
— И тем не менее. — Джейни достала газету «Виллидж войс» из сумочки, которая стоила жизни нескольким маленьким крокодильчикам. — Смотри, трехкомнатная в Мюррей-Хилл за тысячу восемьсот в месяц! Мы очень даже можем себе это позволить!
Она обвела объявление контуром для губ и, прищурившись, посмотрела на страницу снова.
— А где это, Мюррей-Хилл? В Бруклине? — тревожно произнесла она.
Я поискала точку отсчета, понятную ей.
— Недалеко от Центрального вокзала.
— Супер! Поехали, посмотрим! — Джейни выхватила свой мобильник.
— Подожди, сначала нужно узнать, свободна ли еще эта квартира, потом договориться о встрече…
