Тара покачала головой.
— Нет, а кто он?
— Да так, никто, — сказала я и захлопнула блокнот.
После того как я прикончила свой бургер, показала Таре фотографии своих детей и полюбовалась на ее снимки, поблагодарила за то, что она уделила мне время и поделилась своими догадками, я вышла из ресторана, достала мобильник и наконец ответила на звонок Эвана Маккейна.
Мое сообщение было коротким и любезным: «Эван, это Кейт Кляйн. Мне нужно поговорить с тобой». Потом мой номер телефона. И в конце: «До свидания».
Я сунула телефон в карман и огляделась вокруг: людской водоворот вихрем несся по булыжной мостовой Гансвурт-стрит. Все выглядели на двадцать лет моложе меня, их умная болтовня взлетала к беззвездному черному небу, как снежинки, которым вдруг вздумалось лететь снизу вверх. На юношах были вязаные шапочки с помпонами на макушке — еще одно модное веяние, прошедшее мимо меня. А девушки обмотали вокруг шеи узкие полосатые вязаные шарфы двойными и тройными узлами.
Я посмотрела на себя: шерстяное пальто трехлетней давности, свитер Джейни, холщевая торба вместо сумки, поношенные черные ботинки. Потом вздохнула и направилась в центр, чтобы встретиться с отцом.
Глава 19
— Птичка моя, — сказал папа, открывая дверь служебного входа «Метрополитен-опера» и заключая меня в объятия, пахнущие средством от моли.
Затем он отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и осмотрел с ног до головы. А я улыбалась под его испытующим взглядом.
— Великолепно выглядишь. Пошли.
Пока мы шагали к метро, он размахивал футляром с гобоем. Потом провел меня по своему проездному билету, дважды приложив его к считывающему устройству.
— Хочешь есть? Ты обедала?
— Да, но составлю тебе компанию, — ответила я.
Войдя в квартиру, я осторожно убрала со стола в гостиной бритвенные лезвия, которыми он обычно правил мундштук в своем гобое, и повесила пальто на спинку стула. Здесь никогда ничего не менялось. На рояле лежали все те же ажурные дорожки, а на них стояли все те же фотографии в рамочках; стены слабо освещенной комнаты были по-прежнему увешаны портретами моей матери — рекламные кадры и снимки, где она на сцене в костюме и гриме.
Я сбросила пальто на бархатный розовый маленький диванчик и сняла со стола кипу газет и меню обедов с доставкой на дом, накопившиеся за два месяца. Папа накрыл на стол. Я достала посуду из посудомойки и проверила холодильник на наличие в нем необходимых продуктов, присутствие которых убедило бы меня, что отец не умирает с голода. В холодильнике я обнаружила засохший пакет дели из мяса индейки, банку оливок, подернутых голубой плесенью, два кусочка окаменевшего хлеба и пакетик соды.
— Я ел в буфете, — пояснил отец. Он снял пиджак и галстук-бабочку. Подтяжки повисли до колен. — И еще молоко есть. Вот видишь?
Отец помахал пакетом с молоком, и я кивнула. Снизу позвонил консьерж. Папа подошел к двери, и несколькими минутами позже на кухонном столе исходили паром свиные ребрышки, клецки, курица с брокколи, острая зеленая фасоль и обжаренный рис.
— Как продвигается расследование? — поинтересовался он, забрасывая в рот водяной орех.
— Пока что полиция никого не поймала, — ответила я.
Пока отец ел, я, прихлебывая воду из стакана, ввела его в курс дела. От сегодняшнего поедания чизбургеров с Тарой и далее назад, в прошлое, вплоть до исполненного отчаяния вопроса Филиппа.
— Он хотел знать, была ли она счастлива, — повторила я слова Филиппа.
— А ты как думаешь? — Отец посмотрел на меня из-под очков.
Я рукой разломила печенье.
— Не знаю. Она всегда казалась цельной натурой. А теперь я считаю, что Китти могла испытывать то же чувство затерянности в Коннектикуте, что и я. Вероятно, у нее был роман. Или роман был у ее мужа.
Отец потыкал в рис одной палочкой для еды. Когда он поднял голову, в его взгляде мелькнула тревога.
— Почему ты постоянно думаешь о ней? Потому что нашла ее?
— И поэтому тоже. — Я собрала кусочки печенья в ладонь. — Кстати, она немного напоминает мне меня. Китти тоже писала и жила в Нью-Йорке.
Я разломила еще одно печенье и рассказала отцу все, что услышала от Тары Сингх.
— Фактически она жила в том же районе, что и я. Могла быть знакома с Эваном Маккейном.
— С твоим другом Эваном?
Я встала из-за стола и стала закрывать контейнеры с едой. Слышать это имя, произнесенное человеком, который очень любит меня, мне было больно.
— Наверное, он никак не связан с ее убийством. Может, они были просто старыми друзьями. Или Китти наняла Эвана, чтобы узнать, не изменяет ли ей муж.
Я понюхала пакет с молоком, которым отец так гордо размахивал, скривилась и вылила молоко в раковину.
— Как мама?
— Скоро приедет, — сообщил он. — Весной она ведет здесь мастер-класс.
Я крепко сжала губы и вздохнула.
— Это было бы здорово. Ты ведь по ней скучаешь. Мои дети тоже скучают.
Отец внимательно посмотрел на меня. Я отвернулась и составила контейнеры с едой в холодильник.
Помню, как я примчалась к матери в Лондон, надеясь, что волшебным образом она перевоплотится в такую мать, каких я видела в кино или по телевизору, — любящую и заботливую, предлагающую сочувствие и крепкий английский чай. Вместо этого она швырнула мне меню обслуживания в номере и поспешила к лимузину с шофером, который умчал ее на ленч с руководством европейского офиса ее звукозаписывающей компании.
Папа покачал головой.
— Ты же знаешь, что это не навсегда. Она просто хочет петь, пока может. Когда-нибудь мы получим ее назад.
— Когда-нибудь, — кивнула я.
Всю свою жизнь я слышала эти слова.
«К лету я вернусь… Буду дома на Рождество… Конечно же, я буду на твоем выпускном вечере, девочка моя, не пропущу его ни за что на свете». Ложь. И не то чтобы она лгала намеренно, просто всегда что-то мешало — еще один спектакль, запись, трудности с билетами. Что-то всегда заставляло ее нарушать свои обещания.
Отец тронул меня за руку.
— Она тебя очень любит.
— Знаю.
Он озадаченно посмотрел на меня.
— Птичка моя, что не так?
— Кроме того, что я спотыкаюсь о трупы? — усмехнулась я. — Не знаю, Коннектикут, наверное.
— А что не так с Коннектикутом?
Отец налил воды в чайник и включил газ.
— Горячий шоколад? — спросил он, и я кивнула.
— Степфорд
[17] по сравнению с нами просто пустяки.
