— Я замужем, — сухо промолвила я. — Единственный, кто имеет право трахнуть моего крота, — это мой муж.
— Тогда, может, в скибол?
Я покосилась на Эвана. В уголках глаз у него собрались морщинки, несколько седых волос появились в темных кудрях на висках. Все это делало его еще более привлекательным, что было несправедливо, по моему мнению. Бог знает почему, но мои морщинки и седые пряди отнюдь не улучшали мой внешний вид.
— Добро пожаловать! — воскликнула сияющая девушка с «хвостиком», стоявшая за желто-оранжевой пластиковой стойкой.
В одной руке у нее были бумажные колпаки, а в другой — пластиковые гирлянды.
— Вы на день рождения Трэвора?
Эван кивнул.
— Да-да, — пробормотала я и надела бумажный колпак на голову.
Эван пожал плечами и тоже надел колпак. Теперь я могла смотреть на него, не испытывая желания зачеркнуть последние семь лет своей жизни или затащить его в туалет, чтобы трахнуться по-быстрому.
Мы сели на два пластиковых пенька за пластиковый стол детского размера и заказали пиццу и кувшин содовой.
— Неплохо, — усмехнулся Эван, окинув меня взглядом.
Я швырнула ему пластиковую гирлянду и подумала, не попросить ли официантку принести мне клоунский нос. Может, хоть это поможет?
— А как же ты оказалась в Коннектикуте? — вдруг спросил Эван.
— Это все мой муж, — ответила я. — Он считал, здесь безопасно.
Брови Эвана взлетели. Его кудри нависали надо лбом почти до бровей, и, как всегда, я больше всего на свете хотела протянуть руку и убрать их со лба.
— Ты просто последовала за ним? Оставила работу? Джейни? — Он покачал головой. — Удивляюсь, почему она не купила весь Коннектикут, чтобы заставить тебя переехать обратно.
— У меня появились дети. Здесь.
Я вытащила маленький кожаный альбом с монограммой, где держала фотографии Сэма, Джека и Софи.
— Вот посмотри, это мои близнецы. Ну конечно, на этой фотографии они новорожденные, сейчас им уже три года, а это Софи…
Я перелистнула все фотографии, а потом положила альбомчик под левую руку, как Библию. Чтобы он придал мне силы.
— Прелестные дети, — улыбнулся Эван. — Тебе здесь нравится?
Официантка принесла содовую и две чашки. Он налил себе и мне.
Я подняла свою пластиковую чашку, выпила и вздохнула:
— Я скучаю…
— По городу?
— По его стремительности. Энергии. По возможности просто выйти утром из своей квартиры и оказаться в другом месте. И для этого не надо садиться в машину или договариваться по телефону, что дети пойдут куда-то поиграть. Я скучаю по кинопремьерам — то есть сейчас у меня на это вообще нет времени. Скучаю по своей работе. Скучаю по Марку и по тому, как он бросал стул каждый четверг. Скучаю по еде с доставкой на дом, по такси, по распродажам образцов, по «Каугерл»
[30] и по «Магнолии».
[31] Хочу снова глазеть на витрины на Пятой авеню. И еще по теннису в Риверсайд-парке…
«И по тебе». Я захлопнула рот и закрыла глаза.
— Здесь все чужое, — вздохнула я.
Когда я открыла глаза, Эван внимательно смотрел на меня.
— Знаешь, после того, как ты уехала, все изменилось, — произнес он.
Официантка подала горячую пиццу. Я откусила большой кусок и поморщилась, когда расплавленный сыр обжег нёбо.
— Это ты уехал, — заметила я.
— Я хотел сказать, — он поерзал на стуле и протянул мне салфетки, — когда ты жила в том же коридоре и я тусовался с тобой и Джейни. Иногда я думаю, что это было самое счастливое время в моей жизни.
— Наверное. — Я тряхнула волосами, вытянула губы трубочкой и подула на пиццу. — У тебя было все. Нас двое, чтобы тебя кормить и развлекать, да еще Мишель, к которой ты шел домой каждый вечер. Какой мужчина отказался бы от такого?
Эван подцепил кусок пиццы.
— Ты несправедлива.
— К кому? К Мишель?
— Нет, к себе. Откуда ты знаешь, может, я бы предпочел возвращаться домой каждый вечер именно к тебе?
— Да потому, что я бросилась к тебе на шею! Просто потеряла голову… Единственное, чего я не сделала, так это не повесила вывеску на свои интимные места с надписью: «Добро пожаловать».
Эван расхохотался.
— Интимные места?
Лицо у меня вспыхнуло.
— Это Софи так называет. Ее интимные места, — пробормотала я.
— Она — прелесть! Похожа на тебя.
В сотый раз за день глаза у меня наполнились слезами. Я вспомнила Мэдлин и Эмерсон Кавано, стоявших на сцене мэрии Апчерча. Китти была самой лучшей мамой в мире.
— Да, — кивнула я. — Моя маленькая девочка.
Я вытерла руки и глаза. Все, хватит. Эти тропинки остались нехожеными, и нечего травить себе душу.
— Ты знал Китти?
Эван скомкал салфетку и ответил:
— По Нью-Йорку. Она была моей клиенткой. Иногда называла имя человека и просила собрать о нем сведения: где жил, когда женился, есть ли дети.
— Какие имена? Это было нужно для «Контента»? Что она искала?
— Тише. — Он улыбнулся и вытащил из заднего кармана записную книжку. — Начиная с 1998 года я проверил для нее человек шесть.
— Мужчины?
— Да. Часть из них жили в Нью-Йорке, один был офтальмолог, еще один из округа Колумбия.
— Что Китти хотела узнать?
— Я же сказал: сведения об их личной жизни. Сейчас все это можно найти в Интернете. А вот зачем? Я знаю, что она писала об известных людях — политиках, университетских профессорах — но ведь не только о таких. Да и потом, в нашем деле, с нашими клиентами, не всегда спрашиваешь их о подробностях, а они не горят желанием поделиться с тобой. Китти не горела.
— А затем она позвонила тебе снова?
— Две недели назад. Мы поговорили пару минут, и она сообщила, что ее расследование подходит к завершению.
— Какое расследование?
— Китти сказала, что нашла кое-что. Но вопросы остались. Поинтересовалась, занимаюсь ли я все еще расследованиями? Я ответил, что да. Она пообещала связаться со мной. У нее было одно имя, но Китти не хотела упоминать его. Ну, я и ждал.
Он вздохнул и скомкал еще одну салфетку.
— Следующий звонок я получил из полиции, с сообщением, что ее убили.
— Ты знал, что я переехала в Апчерч?
