Я начала делиться соображениями, но тут звякнул дверной колокольчик. Я открыла дверь и увидела рассыльного, свирепо уставившегося на меня.
— Пакет, — пробурчал он с выражением, предполагавшим, что лично я испортила ему утро.
Посыльный швырнул мне электронный планшет, и, пока я расписывалась, дергал себя за волоски, растущие из бородавки на носу.
Я занесла пакет в дом, размышляя о типичном для Апчерча отсутствии обязательного страстного рассыльного для услаждения домашних хозяек, и вскрыла послание. Внутри я нашла альбомы, о которых говорил Эван. Я как раз перелистывала страницы, когда Джейни увидела имя на обратном адресе.
— Вот те на! — воскликнула она. — Снова он?
— Кстати, ты действительно намеревалась депортировать Эвана?
Джейни суетливо повозилась со своими волосами и поправила воротник мужской полосатой пижамы, в которой щеголяла.
— Я сделала несколько телефонных звонков.
— И купила весь дом лишь для того, чтобы выкинуть его и Мишель на улицу?
Она поставила на стол миску с нарезанными ягодами.
— Недвижимость всегда в цене.
— Полезная информация.
Я насыпала себе в мисочку хлопьевидные отруби и стала внимательно просматривать один из альбомов. На сто тридцать девятой странице я нашла юную Китти, обнимающую за плечи другую девушку. Обе держали на плечах клюшки для хоккея на траве и радостно улыбались, демонстрируя ярко-оранжевые каппы. Подпись гласила: «Китти Верри и Дори Стивенсон празднуют еще одну победу».
Джейни заглянула мне через плечо.
— А это кто?
Я проглотила густую замазку из отрубей, думая, что Дори похожа на ту крупную блондинку в розовом костюме, что присутствовала на заупокойной службе Китти.
— Мне нужно сегодня проведать Рейну.
— Я тебя умоляю! Немного экстази никому не вредило, — воскликнула Джейни и добавила: — Метамфетамин — возможно. Но экстази…
— Что такое метамфетамин? — осведомился Сэм.
— Пошли, пошли, — сказала Джейни детям. — Пошли наверх одеваться в детский садик. Тете Джейни сегодня нужно поработать. Ну-ка, кто может сказать Пулитцер?
Я убрала со стола, загрузила посудомойку, налила себе еще немного кофе и включила компьютер.
Мне повезло. На сайте выпускников Хэнфилда Дори Стивенсон фигурировала как финансовый аналитик в Принстоне. Судя по тому, со сколькими людьми мне пришлось переговорить, прежде чем меня соединили с самой Дори, она являлась очень важной персоной.
— Мы с Китти уже много лет не общались, — сообщила Дори. — Я была в шоке, узнав, что с ней случилось.
— У вас не найдется времени, чтобы увидеться со мной?
Она не ответила.
— Вероятно, вам это покажется странным. Я из многих матерей по соседству. Но полиция пока никого не арестовала, и я пытаюсь побольше узнать о ней просто для того, чтобы не сидеть сложа руки.
— Понимаю, но не уверена, что смогу вам помочь.
— И все-таки я бы очень хотела поговорить с вами.
Мы назначили встречу на одиннадцать часов. Я надеялась, что уломаю Джейни пойти с детьми на урок катания на коньках. А днем приглашу няню.
Я положила трубку и направилась наверх, раздумывая над тем, что же мне такое надеть, чтобы финансовый аналитик приняла меня всерьез.
— Первое, что бы я хотела сказать о Китти, — она была необыкновенно привлекательна, — начала свой рассказ Дори Стивенсон. — Второе — она даже не представляла, насколько была хороша.
Дори облизала ненатурально пухлые губы, встряхнула платиновыми кудряшками и впилась в шоколадный круассан, который схватила с серебряного подноса, внесенного секретаршей. Ее глаза закатились.
— Вот ведь гадство! — вынесла она приговор.
Я кивнула и записала: «необыкновенно привлекательна». Я уехала из дома в шесть часов утра, сказав Бену, будто у меня осмотр у доктора Моррисона.
— Ясно. — Муж не оторвал взгляда от странички с редакционным комментарием.
— Хорошего тебе анализа! — пропела Джейни, когда я пулей вылетела из дома.
Я кивнула и улыбнулась, думая, что хотя бы раз в жизни правильно выбрала одежду. В синем костюме и коричневых мокасинах из крокодиловой кожи я выглядела так, будто сама там работала, а средство для выпрямления волос подействовало.
Дори Стивенсон работала в офисе, оформленном в кремовых и персиковых тонах. Ее стол, наши кресла и поднос с выпечкой выглядели настоящим антиквариатом. Дори сказала, что она сама из Мемфиса, и я могла различить слабый намек на южный акцент, который все еще смягчал ее речь с придыханием.
Я взяла миндальный рожок, добавила сливки в кофе и произнесла:
— Вам бы посмотреть на нее в Апчерче. Она была безупречной матерью с безупречным домом и всегда выглядела…
Дори улыбнулась, проглотив еще кусочек круассана.
— Сейчас догадаюсь. Безупречно?
Я кивнула.
— А в колледже она была такой же?
— Не сразу.
Дори отщипывала от круассана и поигрывала камеей на воротнике.
— Я вам уже сказала, что мы жили в одной комнате. Какое-то время дружили, но после второго курса… ну, мы как-то начали вращаться в разных кругах. Я виделась с Китти, но…
Она передернула плечами и запила полный рот пирожных и шоколада глотком капучино.
— Голодаю, — пояснила Дори и посмотрела на золотые часы, украшавшие ее бледное пухлое запястье. — На сей раз я продержалась целых восемнадцать часов на диете «Южного пляжа».
— Ясно.
— Девятнадцать часов — мой личный рекорд. Запас прочности, как у русского крестьянина.
Она покачала головой и снова откусила от пирожного.
— Если случится атомная война, я выживу. А все эти худенькие, маленькие модели? Никогда.
Я кивнула и откусила от миндального рожка.
Шестьдесят лет назад мужчины сходили бы с ума от тела Дори Стивенсон — пышные бедра, роскошная грудь, полные руки и ноги. В наш просвещенный век каждую минуту своего осознанного существования она проводила либо в отчаянии, либо на диете. На диете, подумала я, глядя, как Дори мурлыкала и вздыхала над последним кусочком круассана. Затем она облизнула палец и подобрала им все крошки с тарелки.
— Господи, до чего же хорошо, — выдохнула Дори.
Ее веки трепетали. Она облизала губы и выпрямилась в изящном изогнутом кресле.
— Итак, Китти…
— Она была красивая, — подсказала я.
— Она была красивая и очень хорошо подготовлена. Мы начали учиться на неделю раньше. В Хэнфилде была специальная программа для… дай бог памяти, как они нас там называли? — Она прикрыла глаза. — Ага, для абитуриентов с различными экономическими возможностями. — Глаза у нее распахнулись, и она улыбнулась. — Это означало, что мы были бедными, но боже упаси произнести это вслух. Поэтому нас пригласили приехать пораньше — всех ребят на стипендии из бедных семей, плюс все этнические меньшинства, даже тех, кто учился в Экзетере и чьи родители были профессорами в Йеле, — и всех нас отправили в лагерь.
