Что будет дальше – легко уяснить,
Не нужно пророком для этого быть,
Вот только покрепче отыщут пеньку,
И буду болтаться я на суку.
Их высадили в сорока километрах южнее Парижа. Намек ясен: колесить по прекрасной Франции более не рекомендовалось. Никакого слова не требовали, подписку о неразглашении под нос не совали, но Мод прекрасно понимала, что и как. Ее спутники тоже. С той минуты, когда с них сняли повязки, о случившемся не было сказано ни слова. Разожгли костерок из сухого придорожного хлама, Бонис сбегал в кемпер, принес бутылку знакомого «Кло де вужо» с оборванной этикеткой и кружки.
Я им не попутчик, и злятся пуще,
Что иду дорогой, не в Рим ведущей.
Все поглазеть придут толпой,
Кроме слепых, само собой.
Так и сидели, глядя, как гаснет огонь. Мод понимала, что от нее, неудачливого командора, ждут каких-то речей, но никак не решалась заговорить. И о чем? О деньгах, которые теперь могут не выплатить? О полиции, весьма вероятно уже поднятой на ноги? О картинах? Кому они нужны, эти холсты, испачканные маслом?
Жорж Бонис, отставив гитару, провел ладонью по густым усам.
– Да не расстраивайтесь вы так, мадемуазель!
Угли умирающего костра внезапно вспыхнули, плеснув ярким веселым огнем.
* * *
– Давайте-ка я для ясности сосчитаю, нагляднее будет. Увидели такое, что и во сне не приснится. Не знаю, как вам, а мне понравилось. Это, стало быть, раз. Второе… Вырвались! Я, пока в камере скучал, о многом служивых расспросить успел. Для нас, для тех, которые с Земли, эти камеры. Но движение одностороннее – сначала в предвариловку, бумаги оформить, а потом к ним на планету. А мы правила нарушили. Ха! Я дюжину бутылок этого пойла захватил на память. Вроде компенсации, чтобы, значит, не зря время потратили. Сосчитали? Это, стало быть, три. А картины… Так успеем еще, а если нет – сами нарисуем. Я хоть сейчас таракана изображу – с усами, как у меня самого.
Эксперт Шапталь заставила себя улыбнуться. Дожила! Утешают, словно ребенка. Допила вино, не чувствуя вкуса, поставила кружку на землю.
– Вы – молодцы, парни. С работы нас вероятнее всего выгонят – и еще по шее дадут, но деньги вы получите, обещаю. А по поводу раз, два, три… Прибавьте сразу четыре и пять, Жорж. Мы не дали убить хорошего человека. Хотелось сделать больше, но силы слишком не равны. А еще мы поняли, что в этом мире – много миров. Ради такого и головой рискнуть можно.
Она поглядела на сидящего рядом Кампо, но красавчик, обычно говорливый, молчал, глядя куда-то в сторону.
– А насчет мадемуазель Оршич я тоже кой-чего узнал. Но такое, что и не верится даже.
Усач оглянулся по сторонам и заговорил вполголоса:
– У них она – героиня, про нее в каждом учебнике написано. К звездам летала! Не на Марс, не на Юпитер – к звездам. Полвека ее, Вероники Оршич, не было, а вернулась такая же молодая. Только дома не сиделось, решила с Гитлером воевать…
Арман Кампо встал и, не говоря ни слова, ушел в кемпер. Негромко хлопнула дверь. Бонис поглядел ему вслед.
– Вот ведь, голубая кровь! Оно и к лучшему, не хотелось при нем…
Усмехнулся, подбросил в костер последнюю ветку.
– Помните, говорил я вам, мадемуазель, что я работу начал? Многое не успел, но с парнями договорился. Если что, весточку переслать будет можно – и ответ получить. Как именно, не спрашивайте, не мой секрет. И еще… У Вероники Оршич друзья есть, и немало. Может, и придумают чего. Не любят там всяких рыцарей. На этой Клеменции классовая борьба почище нашей.
– Придумают, – повторила девушка. – Неплохо бы и нам что-нибудь придумать.
Перед тем, как лечь спать, эксперт Шапталь достала из сумочки невесомую розу резной слоновой кости. Отошла подальше – и выбросила в ночь.
* * *
…По Рю Скриб, привычным размеренным шагом, не оглядываясь, не глядя по сторонам. Тяжелые, не по сезону, ботинки, пиджак и юбка только что из-под утюга. Тяжелый узел на затылке тщательно уложен, поверх родимого пятна – пудра толстым слоем, помада Lancоme, розовое масло, в сумочке только что купленная пачка «Gitanes Mais» с силуэтом цыганки. Эксперт Шапталь прекрасно чувствовала время – и очень этим гордилась. До стеклянных дверей «Гранд-отеля» три минуты неторопливого хода, еще пару минут, чтобы пересечь холл, потом на второй этаж, еще две с половиной… Черные крылья мельниц рассекали небо-циферблат, Время двигалось по кругу, по хрустальному витку, возвращаясь к своим истокам. Бар на втором этаже, столик у стены наверняка свободен, до встречи с шефом почти два часа, можно никуда не спешить, собираясь с силами перед неизбежным. Матильда Верлен с детства не любила проигрывать, но раз уж довелось, следовало заранее привыкнуть. Поединок с неуловимым Прюдомом, ее профессором Мориарти, и отношения с работодателем Пьером Вандалем (визитная карточка – вместо платка) существовали в разных, не пересекающихся мирах. В одном нашла преступника, подвела хорошего человека – в другом…
Негромко, в такт шагам, стучала кровь в висках, на душе было горько, а главное – ничего уже не изменить. Много раз эксперт Шапталь представляла себе грядущий разговор с неуловимым пауком, притаившимся в центре идеально ровного круга. Но теперь подделки и похищения казались мелочью по сравнению с тем, что открылось в черной бездне, освещенной острым блеском граненых алмазов-звезд. Пьер Вандаль существовал и там, в только что открывшемся ей мире. Пространство беззвучно отступило назад, освобождая поле для поединка. Еще почти два часа, можно никуда не спешить.
«Гранд-отель», гигантская игрушка-«фукурума», жил своей обычной жизнью. Холл, вечный людской водоворот, мраморные ступени лестницы, открытая дверь бара, привычная полутьма. Столик у стены, оба места пустуют.
– Коньяк, пожалуйста.
И только отхлебнув первый глоток, Мод сообразила: что-то не так. Чужой взгляд, пристальный и очень внимательный, почувствовала, еще садясь за столик, но не обратила внимания, о своем думая. Теперь взгляд оброс плотью. Высокий, белокурый, в светлом приталенном костюме, молод – и очень опасен.
– Добрый день, фройляйн Шапталь! Вы говорите по-немецки?
Ликом – нибелунг с киноэкрана, голубые глаза, яркие, резко прочерченные губы. Левая рука – на ленте-повязке, из-под манжеты выглядывает бинт. Повоевал, нибелунг!..
– Добрый день. Могу и по-немецки. Садитесь!
Присел, поглядел прямо в глаза, еле заметно улыбнулся.
– Называйте меня Зигфрид.
Она ничуть не удивилась.
…Перекресток, зеленое поле, немецкое авто у обочины – и три силуэта посреди грунтовой дороги. Красавчик Арман без шляпы, в сером костюме, двое в легких плащах, тоже серых, широкополые шляпы, у того, что ближе, у Зигфрида, руки в карманах.
Секундант.
