– Что бы Джуд сделал с электрическим забором твоего старого дома, Руби? – размышлял он вслух. – Что охранники сделают с Вайдой, когда увидят, как она хороша, как сложена для девочки своего возраста? А Нико – с ним вообще все будет просто?
Я закрыла глаза. Заставила себя расслабиться, вспомнить, что здесь, сейчас и всегда, хищником была я. Вот, что имел в виду Клэнси, когда говорил, что я никогда не смогу управлять своими способностями – слишком боюсь того, во что они меня превращают. Я не могла сделать этого прежде – не потому, что не хотела даже пробовать. Но потому что постоянно думала о том, чем это закончится для меня.
Мне не пришлось касаться Мейсона или Нокса, чтобы оказаться в их сознании. От страха я перестала пытаться сдерживать свои способности и получила от них все, чего хотела.
Все, чего я хотела сейчас, это выбраться из этой долбаной машины. Я хотела показать Робу, какой ужасной, ужасной ошибкой было возвращаться за мной. Угрожать людям, которые мне небезразличны.
Я уже заметила, что, если уже залезала в чью-то голову, оказаться в ней снова получалось быстрее и проще, чем раньше. Теперь мне было достаточно направить желание, прожигавшее дыру в груди, представить лицо Роба, и невидимые руки стали неспешно разворачиваться, словно струйки дыма скользя под разделявшими нас сиденьями. Получилось! Я нырнула в его разум подобно брошенному в воду якорю.
В первый раз его воспоминания и мысли не спешили распускаться, разжимаясь и расширяясь с каждым витком. Теперь их прорвало брызгами черной смолы, беспорядочной мешаниной лиц, чисел, рук и оружия.
Я помнила, как выглядели те дети, даже не воскрешая в памяти детали той картины. Просто вытолкнула изображение того, как они садились с ним в машину. Девочка – рядом, на переднем сиденье, мальчик – позади нее.
– Что… Что за…
Я вызвала ее лицо за секунду до того, как он спустил курок. Роб изрыгал проклятия, автомобиль вилял то влево, то вправо. Теперь я сосредоточилась на мальчике, поставив его перед нашим внутренним взором.
Еще.
Этого недостаточно, не для него. Убийца, маньяк, животное – получавший нездоровое удовольствие от охоты и еще большее – от ее кровавого финала. Я видела его лицо той ночью, когда он убил этих детей. Удовлетворенная ухмылка, окрашенная неизвестной мне жаждой. Неизвестной до сегодняшнего дня.
Еще.
Что бы он сделал с Джудом, если бы я ему позволила? Застрелил, как остальных? Перерезал горло? Душил своими огромными руками, пока наконец бы не удостоверился, что выдавил из него последнюю искру жизни?
Я заставила девочку возникнуть перед его глазами, и Роб видел, как все происходило, снова и снова, прямо как я. Как разорвался ее правый глаз, когда через него прошла пуля. Брызги крови заляпали лицо Роба и лобовое стекло, галлюцинация была такой сильной, такой потрясающе мощной, что машина вильнула, и я услышала, как включились дворники.
– Хватит! – проорал он. – Черт возьми, хватит!
Я представила, как девочка проводит рукой по его руке. Разум Роба утверждал, что он чувствует эти прикосновения, и Роб почувствовал. Автомобиль снова дико дернулся влево – мужчина пытался от нее избавиться.
Еще.
Он убил тех детей, но не просто убил. Сначала вытащил их из лагеря. Дал им надежду на свободу, на то, что однажды они снова увидятся со своими семьями. Забрал их мечты и разбил вдребезги.
– Я знаю, что ты делаешь, – проревел он. – Знаю, что это ты!
Острое ощущение удовлетворения разлилось во мне с его первым нервным вдохом. Я отправила мальчика выползти с заднего сиденья, перегнуться через подголовник и обхватить руками шею Роба. Его кровь потекла на рубашку мужчины, и мальчик уткнулся лицом в его плечо. Роб должен был почувствовать теплую пульсацию липкой, горячей жидкости, которая никогда не смоется с ткани, не говоря уже о коже. Мальчик с девочкой принялись рыдать, вопить, биться – я потратила на этот образ последнюю каплю своей ярости, страха и опустошения.
Пуля, выпущенная с водительского сиденья, вылетела в окно с пассажирской стороны – Роб пытался разрядить все патроны в сидевшую там девочку, но с каждым выстрелом я придвигала ее все ближе к нему, пока маленькая ручонка не оказалась на пистолете, на его руке, и не попыталась упереть оружие мужчине в грудь.
«Я могу закончить все так, – подумала я. – Его собственными руками». Это было бы правильно. Я имею право наказать его прямо сейчас. Не кто-то с пистолетом в руках, не обученный убийца или солдаты, или охранники в Термонде, патрулирующие ограждения, через которые был пропущен ток. Я. Одной мысли оказалось достаточно, чтобы погнать наэлектризованную кровь по моим венам. Я больше не чувствовала боли. Я почувствовала себя легкой, парящей высоко и свободно. Я могла оборвать жизнь подонка его же собственной рукой, единственным выстрелом в сердце. Той же рукой, в то же сердце, что разрушили столько жизней и привели меня сюда – в этот край страданий и мучительного страха. Того, кто связал меня, словно зверя.
Это он был зверем. Тупым животным, совсем как Нокс. Это им нужен дрессировщик, тот, кто примет за них решение, кто проследит, чтобы они больше никому не навредили.
– Стой… стой, – зарыдал он, словно маленький. – Пожалуйста, Боже, пожалуйста…
Страх сочился сквозь его поры, кислый запах пота, тяжелое дыхание – все это я ощущала даже сквозь кожаный намордник, и этот смрад разъедал мои ноздри. Я усилила свое воздействие, подвигая девочку все ближе и ближе, пока ее призрачная, бледная рука не взметнулась вверх и не коснулась его лица, выводя узоры на мнимой крови и копоти.
Мы должны использовать их, чтобы остальные знали свое место.
– Ты… ты – чудовище, – выдавил Роб. – Вы все хотите погубить нас; вы хотите погубить все, будьте прокляты, прокляты, прокляты!
От резкого грохота, сопровождавшегося звуковой волной, тряхнуло заднюю часть автомобиля, отбросив меня на спинку сиденья. Потом раздался небольшой взрыв, и мы завертелись – и вертелись, и вертелись, – пока не остановились.
От удара вылетели задние окна, и меня засыпало осколками. Я услышала последний вскрик Роба перед взрывом и потом ничего – только скрежет и хруст металла, когда автомобиль влетел в частокол деревьев, растущих вдоль дороги.
Я врезалась в спинку сиденья, клацнув зубами. От удара по лбу все мысли вспыхнули ослепительно-белым. Изображения мальчика и девочки словно выхватили из моей головы. Они исчезли, лицо Роба исчезло, осталась только я – только то, что я сделала.
Боже мой. Я попыталась втянуть воздух через намордник, но, казалось, он затягивался на мне все сильнее, а в голове зазвучал пронзительный крик. Я уткнулась лицом в коврик, и с губ сорвался первый всхлип, словно мне наконец-то разрешили плакать. Боже мой, Боже мой, Боже мой.
Клэнси бы мною гордился. Тем, как я использовала этих детей, манипуировала ими, управляла, разрывая голову Роба, пока та не треснула. Клэнси бы взглянул мне в лицо и увидел свое отражение.
