Я тоже пробовала наблюдать за голубями, чтобы понять, что же приводит ее в такой восторг, но голуби только летали большими кругами до смешного долго, а потом возвращались на крышу. Естественно, я ничего другого от них и не ожидала, потому что голуби еще глупее собак, если такое вообще можно себе представить.
В комнате стоит тишина, пока Лаура наблюдает за птицами, а я, припав ко дну шкафа, жду, когда она уйдет. Верхний Вест-Сайд — тихое место, в Нижнем никогда не было так спокойно. В нашей с Сарой квартире, когда были открыты окна, я слышала, как шуршат в опавшей листве белки и крупные жуки, поют птицы, мастеря себе гнезда на деревьях. По тротуарам прохаживались люди, разговаривали по крошечным телефонам, и в окно нашего третьего этажа лились все эти звуки. Мимо проносились машины с опущенными стеклами, из которых доносилась музыка, возвещая о том, что они приехали. Совсем как человек, который живет в вестибюле этого многоквартирного дома, звонит Лауре и Джошу, чтобы сообщить о том, что прибыла пицца или еда из китайского ресторана. В Нижнем Ист-Сайде даже при закрытых окнах всегда можно было слышать, как в соседних квартирах разговаривают люди или в трубах в стене шумит вода. Иногда я слышала даже громкий треск! Хотя и не могла понять, откуда он раздается. Я раньше его пугалась, но потом Сара объяснила мне, что это просто наше здание «оседает».
Здесь, в Верхнем Вест-Сайде, тоже есть соседи и птицы, но улица находится так далеко внизу, что ни один звук до меня не долетает. Я никогда не слышала, чтобы в соседних квартирах кто-нибудь разговаривал или включал телевизор на полную громкость. Чаще всего, когда Лаура с Джошем на работе, единственный звук, который я слышу, — звон бирки «Пруденс» на моем красном ошейнике, когда я перехожу из комнаты в комнату. Временами, если я долго сижу неподвижно, то начинаю громко мяукать — звук эхом отражается от стен и потолка и помогает мне удостовериться, что я не оглохла.
Сара никогда не любила абсолютную тишину. Вероятно, поэтому она постоянно включала музыку и смотрела телевизор. Когда бы дочь ни приходила, она говорила с ней, не умолкая ни на минуту, опасаясь услышать тишину, которая повиснет, если она говорить перестанет, поскольку сама Лаура в ответ большей частью молчала. Как-то Сара сказала Анис, что Лаура возвела вокруг себя стену молчания. Раньше мне казалось, что своей болтовней Сара пытается пробить брешь в этой стене, хотя сама я эту стену не видела. Однако в Верхнем Вест-Сайде все было по-другому, потому что здесь Лаура постоянно разговаривала с Джошем.
Мимо двери проходит Джош в красивом костюме и черных туфлях, которые он носит на работу. Рабочие вещи Лауры намного лучше гармонируют друг с другом, чем наряды Сары. Сегодня на ней черный жакет и брюки в тон, а также блестящие черные туфли на высоких каблуках. Единственная не черная деталь ее одежды — белая блузка.
Джош останавливается, когда замечает у окна Лауру, и говорит:
— Все в порядке?
— В порядке. — Лаура едва заметно улыбается и поворачивается к мужу. — Просто задумалась.
Иногда по тому, как Джош сужает и расширяет глаза, мне кажется, что он видит больше, чем другие, обычные люди. Когда бы Лаура к нему ни обращалась, его глаза шарят по ее лицу, и сразу видно, насколько ему интересно то, что она говорит. Его взгляд совершенно не похож на тревожный взгляд Сары, застывавший на лице дочери. Когда Сара обращалась к ней, Лаура всегда отводила глаза. Тем не менее иногда, когда Сара переводила взгляд на меня, Лаура смотрела на лицо матери с выражением, которое трудно описать. Кожа на ее горле натягивалась, как будто она намеревалась что-то сказать. Но когда Сара вновь переводила взгляд на нее, лицо Лауры уже вновь имело обычное выражение, и она говорила матери что-то ничего не значащее, например: «Вкусный кофе».
Джош отрывает взгляд от лица Лауры лишь для того, чтобы еще раз обвести взглядом комнату.
— Где Пруденс?
— Прячется в шкафу. — Мой хвост со свистом рассекает воздух, когда Лаура называет мои действия «прятками», вместо того чтобы дать им правильное определение — я жду, пока она наконец уйдет.
— Как она полюбила этот шкаф, — произносит Джош.
— Ей нужно время. — Лаура смахивает мою шерстинку с рукава своего жакета. — По-моему, ей пока не очень уютно. Похоже, она очень мало спит.
Джош подходит к Лауре и нежно проводит рукой по ее щеке.
— В последнее время столько всего навалилось.
Лаура касается своей рукой его ладони, но делает шаг назад, чтобы он больше не трогал ее лица.
— Я в порядке, — повторяет она. Потом смотрит на свои наручные часы и говорит: — Если мы не поторопимся, опоздаем.
Я прислушиваюсь к звуку их шагов на лестнице. Интересно, сколько еще мне придется здесь жить, пока не вернется Сара и не заберет меня в Нижний Ист-Сайд?
Каждое утро, после того как Лаура с Джошем уходят на работу, я брожу по квартире и пытаюсь найти себе место, где можно уютно устроиться и долго, крепко поспать. Дни идут, а мне все острее необходимо хорошо выспаться. Однако трудно выспаться, когда все пахнет не так, как должно. А Лаура еще больше усложняет задачу, потому что всегда убирает и моет пол с вонючими распылителями и полиролями, которые пахнут так, как, по мнению людей, должны пахнуть лимоны и сосна. Особенно ей не нравится, когда под кухонным столом валяются крошки. Лаура утверждает, что от крошек заводятся тараканы и мыши (хотя о последних ей волноваться не стоит, пока я здесь), и я вспоминаю рассказы Сары о том, как им приходилось поддерживать чистоту в квартире, где они жили с Лаурой, когда та была еще маленькой.
Я залезаю в коробки Сары и вылезаю из них, пытаясь уютно устроиться среди знакомых запахов. Прижимаюсь щекой к вещам, впитываю Сарин запах, но коробки заполнены доверху, поэтому лечь и поспать я не могу. Вчера я попыталась зарыться в большой пакет «Любовь спасет день», который лежит на боку в одной из коробок. Тогда я подумала: там пахнет, как у нас с Сарой в квартире, и, если мне удастся зарыться поглубже, чтобы окружить себя нашим чудесным общим запахом, получится что-то вроде пещерки.
Понадобилось время, но я вытащила часть газет и журналов и расчистила местечко, чтобы протиснуться внутрь. Но когда я извлекла все бумаги, то поняла, что на дне находится предмет из холодного металла — совершенно непригодный для лежания. Даже с помощью своего «лишнего» когтя я не могла бы его передвинуть. Когда Джош вернулся домой и увидел разбросанные на полу старые газеты, он засмеялся и сказал:
— Кто-то, похоже, сегодня весело провел день. — Не знаю, что его натолкнуло на эту мысль (мой день можно назвать каким угодно, только не веселым), но, по всей видимости, предположение ему понравилось, потому что он продолжал улыбаться, складывая назад все эти газеты и журналы. Времени уборка заняла у него больше, чем нужно, потому что он сначала читал эти газеты, а только потом складывал.
Он запихнул всю эту прессу назад в пакет «Любовь спасет день», а потом отнес его в Домашний кабинет — комнату, соседнюю с этой. Мне этот поступок кажется разумным. В той комнате уже множество журналов, потому что Джош работает на компанию, которая их издает.
