— Больше никогда нас так не пугай, малышка. Мы хотим, чтобы ты осталась с нами. Ты останешься, Пруденс? — Она смотрит мне прямо в глаза, я узнаю это выражение. Именно оно было в ее глазах, когда Лаура смотрела на Сару. Раньше я недоумевала, что означает этот взгляд, но теперь знаю. Ее глаза исполнены любовью.
Во рту все пересохло. Такое впечатление, что там происходило что-то ужасное. Но я все равно смогла ответить негромким «мяу».
— Отлично, — бормочет Лаура и целует меня в лоб.
Из вольера, в котором меня заставляют спать (это я-то должна спать в клетке!), чувствую запах других нервничающих котов. Они расхаживают по клеткам в надежде найти новый теплый уголок или новый способ выбраться отсюда. Их движения сотрясают воздух и заставляют трепетать мои усы. Ночью, когда большинство людей, работающих здесь, уходят, некоторые из котов начинают кричать, требуя, чтобы их хозяева вернулись и забрали их домой. Но я кричать не стану. Сара больше никогда за мной не вернется.
На моих передних лапах, там, где раньше была прекрасная белая шерсть, видны островки розовой кожи. Шерсть сбрил один из людей с иголками, чтобы приладить трубки. Сара первой сказала, что мои белые лапки похожи на человеческие носочки. Теперь, когда шерсть сбрили, они совсем на носочки не похожи. Я все лижу и лижу эти места, где должна быть шерсть, и думаю: «Вот что происходит, когда умирают люди, которых любишь. Исчезает часть тебя».
Но за мной обязательно вернется Лаура. Я видела это в ее глазах, когда она мне пела, пытаясь разбудить. Когда я вспоминаю, как Лаура пела мне «милая Пруденс», пустота в моей груди оттого, что рядом нет Сары, начинает затягиваться. Что-то там растет. И скоро заполнит собой все пространство.
Меня заставили прожить здесь три дня, и каждый день меня навещали Лаура с Джошем. Однажды женщина с вьющимися волосами оторвала от передних лап ленту с трубочками, а потом завернула меня в незнакомое одеяло, которое совсем мною не пахнет, и потащила в комнату поменьше, куда Сара приносила меня раз в год, чтобы меня кололи иглами. Комната пахла высоким железным столом, на котором в кошек вонзали иглы. Еще в комнате стоял запах улицы, который принесли сюда Лаура и Джош. Они немного вспотели под халатами, им пришлось стоять слишком долго, пока делающая уколы медсестра не вошла в смотровую, чтобы сообщить, как у меня дела. Она говорит, что я на самом деле не больна, просто они оставляют меня здесь «перестраховаться». Перестраховаться от чего? Я все время заперта в комнате с больными кошками, вдалеке от моей еды, специальных мисок с надписью «Пруденс», — от этого мне станет только хуже. Я пытаюсь показать Джошу с Лаурой, что они не должны доверять этой колющей уколы даме, начинаю шипеть всякий раз, когда она подходит ко мне, но они только смеются и говорят:
— Посмотрите, какая Пруденс смелая! Она скоро поправится, верно, малышка?
Я узнаю эту колющую уколы даму — это она когда-то согласилась с Сарой, что мои передние лапки похожи на носочки. Джош продолжает стоять, но Лаура садится, скрестив ноги, на пол рядом со мной, гладит меня по спинке, пока я вылизываю лапы.
— Шерсть отрастет, Пруденс, — негромко успокаивает она. — Все отрастет. — Она напевает песню «Милая Пруденс», когда ласкает меня. Ее «мурлыканье» себе под нос так напоминает напевание Сары, что я прекращаю вылизываться и усаживаюсь ей на колени, всей щекой прижимаясь к ее груди. Она обхватывает меня руками и легонько почесывает под подбородком. Я начинаю урчать.
— Ласковая девочка, — бормочет она. — Кто моя маленькая любимица?
В моем сне у Сары были грустные глаза, потому что она знала, что должна в нем остаться без меня, так же, как и мне придется остаться без нее. Но глаза Лауры улыбаются, когда она смотрит на меня.
— Завтра ты сможешь поехать с нами домой, — говорит она, а пальцами продолжает почесывать меня под подбородком.
Теперь я знаю — дом там, где живет Лаура.
Я еще никогда в жизни не радовалась тому, что сажусь в переноску, так, как на следующее утро, когда Джош с Лаурой приехали меня забрать. Люди из Ужасного места не забыли перед моим уходом повязать назад красный ошейник и бирочку с именем, и на передней лапе уже нет лейкопластыря. Только легкий белый пушок на розовой коже. Несмотря на то что я сижу в переноске, зарывшись в старую Сарину рубашку, которую положила туда для меня Лаура, на улице прохладно — холодный воздух царапает лысые пятна на лапах. С тех пор как я заболела, дождя больше не было, но небольшие островки грязи вокруг деревьев, растущих на тротуаре, все еще пахнут влагой. В это время года листья начинают желтеть и опадать. Иногда Сара приходила домой с красными и оранжевыми листьями, застрявшими у нее в волосах или в куртке, и бросала их на пол, чтобы я могла погонять их по комнате. Они хрустели и рассыпались на куски. У меня опять колет в животе, когда я думаю о Саре, но потом я смотрю сквозь прутья моей переноски и вижу Лауру с Джошем, держащихся за руки.
Я так долго жила высоко в Верхнем Вест-Сайде, что практически забыла, как выглядят и пахнут предметы внизу, на улице. Должно быть, Лаура, которая несет меня, ступает туда, где сидел голубь, потому что он взлетает вверх мимо моей переноски с булькающим воркованием. Я слышу писк мышей, зарывающихся в мягкую грязь, — звук слишком высокий для того, чтобы его могло услышать человеческое ухо. Рев несущихся по улице машин. Мимо быстро проходит женщина, разговаривая по крошечному телефону. Она повышает голос в конце каждого предложения, даже если это предложение и не было вопросом. «И что я ему сказала?! Я была, как… Ты думаешь, что можешь так ко мне относиться?! Ты не ту девушку выбрал!»
Кирпичи зданий пахнут старее, чем прежде, я не могу решить, то ли это потому, что я так давно не была в Нижнем Ист-Сайде, то ли потому, что привыкла к более новым и большим зданиям Верхнего Вест-Сайда. Я понимаю, что я больше не иммигрантка: теперь Верхний Вест-Сайд — страна, где я живу. Лаура останавливается перед одним зданием и говорит Джошу:
— Здесь раньше был магазин грампластинок моей мамы. — Вибрации ее голоса, когда она это произносит, идут вниз по руке, и от этого начинают дрожать стенки переноски. В витрине магазина, на который она показывает, выставлена крошечная одежда, наверное, для человеческих детенышей.
— Красивый дом, — говорит Джош.
— Здесь всегда было красиво. Парень, которому принадлежало это место, продавал самодельные шахматы, — Лаура указывает на другую витрину: — А рядом был свечной магазин. — Она машет рукой назад, влево. — А там дальше, на Второй авеню, был магазин «Любовь спасет день». — Она на минуту замолкает. — Кажется, я слышала, что там сейчас торгуют готовой лапшой.
Джош обнимает ее за плечи, отчего моя переноска прижимается к ее ноге.
— Хочешь купить там что-нибудь на обед?
— Нет, — отвечает она. — Давай купим то, что любит Пруденс. Может, бутерброды с тунцом?
Они идут в конец квартала, Джош поднимает вверх руку, пока рядом с нами не останавливается желтая машина. Все втроем мы садимся на заднее сиденье, Лаура ставит мою переноску себе на колени. Всю дорогу домой я думаю о бутербродах с тунцом.
