– Именно так я и считаю, мэм.
– Из-за того, что кто-то случайно утонул?
Его янтарные глаза смотрят прямо на меня и словно бы светятся сами по себе. Я чувствую, как они исследуют меня, точно лучи прожектора.
– Нет, мэм, – отзывается он. – Я не говорил, что это было случайно. Или что кто-то утонул.
Я не знаю, что это означает, но чувствую, как подо мной разверзается пропасть, в которую я начинаю падать. Только что было положено начало чему-то очень плохому.
И я полушепотом говорю:
– Я позову их.
3
Коннор идет первым, и детектив разговаривает с ним мягко – он умеет ладить с детьми. Я вижу, как на пальце у него поблескивает обручальное кольцо, и рада тому, что он не похож на тех копов в Канзасе. У моих детей выработался настоящий страх перед полицией, и не без веской причины: они видели ярость тех, кто арестовал Мэла, и эта ярость только усиливалась по мере того, как вскрывался весь масштаб его преступлений. Те полицейские знали, что не следует обращать эту ярость на маленьких детей, но время от времени она все же выплескивалась. Это неизбежно.
Коннор выглядит напряженным и нервным, однако отвечает короткими, информативными фразами. Он, как и я, не слышал ничего, кроме, возможно, шума лодочного мотора на озере вчера, около девяти вечера. Он не выглядывал наружу, потому что такой шум – дело вполне обычное. Он вообще не помнит, чтобы что-то вчера было не так, как всегда.
Ланни вообще ничего не хочет говорить. Она сидит молча, глядя в пол, и только кивает или мотает головой, но не произносит ни слова, пока детектив наконец не поворачивается ко мне с раздражением на лице. Я кладу ладонь на плечо дочери и говорю:
– Солнышко, всё в порядке. Он не собирается никому причинять вреда. Просто расскажи ему все, что ты можешь знать, хорошо?
Я говорю это, конечно же, будучи уверена в том, что она не знает ничего – не больше, чем я или Коннор.
Ланни бросает на меня полный сомнения взгляд из-под завесы черных волос, потом произносит:
– Вчера вечером я видела лодку.
Я потрясенно замираю на месте. Меня бьет легкая дрожь, хотя день теплый, и в воздухе разносится птичий щебет. «Нет, – думаю я. – Нет, этого не может быть. Моя дочь не может быть свидетелем». Тошнотворная пропасть снова зияет у меня под ногами, и я представляю, как Ланни стоит на возвышении, давая показания. Вспышки камер. Фотографии в газетах, и тут же заголовки:
ДОЧЬ СЕРИЙНОГО УБИЙЦЫ
ДАЕТ ПОКАЗАНИЯ ПО ДЕЛУ ОБ УБИЙСТВЕ
Нам больше никогда не скрыться.
– Какую лодку? – спрашивает детектив Престер. – Какой величины? Какого цвета?
– Не очень большая. Маленький рыбацкий катер. Примерно… – Она размышляет, потом указывает на катерок, стоящий у причала поблизости. – Примерно вот такой. Белый, насколько я могла разглядеть из окна.
– Ты сможешь опознать его, если увидишь снова?
К тому времени, как он договаривает фразу, Ланни уже отрицательно мотает головой.
– Нет, это был просто катер, такой же, как сотни других. Я не очень ясно видела его. – Она пожимает плечами. – Честно говоря, он ничем не отличался от остальных, которые тут плавают.
Если Престер и разочарован, он этого не показывает. Но и восторга не проявляет.
– Итак, ты видела малое судно. Хорошо. Давай вернемся чуть назад. Что заставило тебя выглянуть наружу?
Ланни с полминуты сидит, размышляя, потом го ворит:
– Кажется, это был всплеск.
Это заставляет его встрепенуться, как и меня. Во рту у меня пересыхает. Престер слегка подается вперед.
– Расскажи мне об этом.
– Ну, я имею в виду, что это был громкий всплеск. Достаточно громкий, чтобы я его услышала. Но моя комната выходит на озеро, она угловая. Понимаете, у меня было открыто окно, поэтому, когда двигатель замолк, я услышала всплеск. Я подумала, что кто-то мог упасть или спрыгнуть за борт. Люди иногда купаются по ночам в озере.
– И ты выглянула?
– Да, но увидела только катерок. Он просто стоял на месте. Наверное, там кто-то был, потому что через пару минут мотор снова включился. Но людей я не видела. – Ланни делает глубокий вдох. – Они что, выбросили в озеро труп?
На это Престер не отвечает. Он деловито пишет что-то в своем блокноте, поспешно царапая ручкой по бумаге. Потом говорит:
– Ты видела, куда направился катер после того, как включился двигатель?
– Нет. Я закрыла окно, потому что снаружи поднялся ветер. Задернула занавеску и снова села читать.
– Хорошо. Ты можешь сказать, как долго работал двигатель до того, как его выключили снова?
– Не знаю. Я заткнула уши наушниками, да так с ними и уснула. Сегодня утром у меня болели уши. Музыка играла всю ночь.
«О Боже». Я никак не могу сглотнуть комок в горле. Я смотрю на Престера, желая, чтобы тот сказал что-нибудь успокаивающее, например: «Всё в порядке, девочка, ничего не случилось, это просто ошибка», – но он молчит. Он ничего не подтверждает и не опровергает. Просто щелкает ручкой, кладет в карман вместе с блокнотом и встает.
– Спасибо, Атланта. Эти сведения нам пригодятся. Мисс Проктор…
Я ничего не могу сказать ему – только киваю, Ланни тоже, и мы смотрим, как они с Грэмом идут обратно к пыльному черному седану, припаркованному на нашей подъездной дорожке. Полицейские разговаривают между собой, но я не могу расслышать ни слова, и лиц их не вижу – они стоят спиной к нам. Я сажусь и обнимаю дочь за плечи, и в кои-то веки она не стряхивает мою руку и не уходит прочь.
Я мягко поглаживаю ее ладонью по плечу, и Ланни вздыхает.
– Это плохо, мам. Очень плохо. Мне надо было сказать, что я ничего не видела. Я думала о том, чтобы соврать, правда-правда.
Думаю, это действительно так: я не вижу, каким образом увиденное ею может помочь следствию. Она не может опознать катер, она не видела никого, и то, что она рассказала все это, означает лишь, что Престер будет проверять нас – не удастся ли ему узнать еще что-нибудь. Я молюсь о том, чтобы новые документы, сделанные Авессаломом, выдержали эту проверку. Я не могу быть абсолютно уверена в этом, а любое пристальное изучение, любая утечка может иметь неприятные последствия.
Нам следовало бы убраться отсюда до того, как что-то случится. Я думаю об этом. Я ярко представляю себе суету сборов. Сейчас у нас довольно много вещей, и я не могу требовать от детей снова бросить все, что они любят; нам придется многое забрать с собой, и это означает, что в нашем «Джипе» не хватит места. Нам нужна машина побольше. Вероятно, автофургон. Я могу купить его, но мой запас наличных не бесконечен, а на мое новое имя заведена только одна кредитка, ради поддержания иллюзии обычной жизни, и за расходами с нее я тщательно слежу. Мы не можем уехать в один момент, исчезнуть, не оставив следа. На то, чтобы все организовать, потребуется не меньше суток. Я в ужасе осознаю́, что при всей своей паранойе не рассматривала худший сценарий: как нам быстро и безопасно покинуть этот дом, это место. Задержка на сутки может ничего не значить для большинства людей, но для нас это может быть вопросом жизни и смерти.
