Она лишь надеется.
Мне не нужно ничего отвечать, потому что Ланни уже сама дает ответ на свой вопрос. Она опускает взгляд и выдавливает:
– Да. Да, конечно, мы уезжаем. Нам придется это сделать, верно? Если копы копнут поглубже, они обнаружат…
– Если они возьмут мои отпечатки пальцев – да, они узна́ют, кто мы такие. Я буду тянуть с этим, чтобы дать нам время. – Делаю глубокий вдох, такой глубокий, что он причиняет боль. – Идите и соберите то, что вам нужно. По одному чемодану, хорошо?
– Если мы сейчас сбежим, тебя будут считать виновной, – говорит мне Ланни.
И она, конечно же, права. Но я не могу остановить этот поезд, он вне моего контроля. Сколько бы усилий я ни прилагала. Если мы останемся, буря может обрушиться на нас с обеих сторон. Бегство выставит меня виновной, но, по крайней мере, я смогу увезти от этого своих детей, доставить их в безопасное место и вернуться, чтобы оправдать себя.
Коннор стрелой уносится прочь. Ланни смотрит на меня в скорбном молчании, потом идет следом за ним.
– Прости, – говорю я ей вслед. Она не отвечает.
7
Время уже адски позднее, но я звоню Хавьеру и прошу его как можно быстрее пригнать фургон к моему дому. Говорю ему, что «Джип» можно забирать сразу же и что я заплачу за дополнительные хлопоты. Он не задает вопросов, но обещает, что будет через полчаса. Значит, развязка близка.
Иду в свою комнату, отключаю от всех проводов свой ноутбук и кладу в дорожную сумку, чтобы позже избавиться от него по частям. От меня не ускользает, что у меня есть нечто общее с моим бывшим мужем.
«На этот раз все по-другому, не так ли? – шепчет мне призрачный голос Мэла, пока я рассовываю в сумку вещи, которые хочу сохранить. – Ты бежишь не от преследователей, даже не от меня. Теперь ты бежишь от полиции. Как ты думаешь, далеко ли тебе удастся уйти, когда за тобой начнут охотиться по-настоящему? Когда за тобой начнут охотиться все?»
Прерываюсь, чтобы схватить альбом, который я ни за что не согласна бросить. Там нет фотографий Мэла – только я, дети и друзья. Мэл как будто никогда и не существовал. Вот только он прав. Мысленный Мэл, во всяком случае. Если я сбегу и полиция решит, что меня нужно преследовать, это будет уже совсем другой коленкор. Я сомневаюсь, что Авессалом поможет мне ускользнуть от закона. Он первым же меня и выдаст.
Раздается стук в дверь. Я сую альбом в сумку, застегиваю ее на «молнию» и оставляю на кровати. Все остальное, что у меня есть, можно дешево купить, легко заменить и без сожалений оставить.
Когда я открываю дверь, на крыльце стоит Хавьер.
– Спасибо, – говорю я ему. – Ваши ключи…
Прервав меня, он полным сожаления тоном произносит:
– Да, насчет этого… Я никогда вам не говорил, но, чтоб вы знали, я заместитель помощника шерифа. Примерно тогда же, когда вы позвонили насчет фургона, мне сообщили по рации, что вас собираются допросить. Вы никуда не едете, Гвен. Мне пришлось позвонить им.
За спиной у него стоит детектив Престер. Сегодня он одет в темный костюм, а синий галстук повязан так неаккуратно, что я задумываюсь: может быть, он просто завязал обычный узел и решил, что сойдет и так? Детектив выглядит усталым и рассерженным, в руке у него сложенный вчетверо лист бумаги с официальной печатью в верхней части. Он говорит:
– Я разочарован, мисс Проктор. Я думал, что между нами состоялась вполне разумная беседа. Но вы собирались удрать от меня, и, должен вам сказать, выглядит это не очень хорошо. Совсем нехорошо.
Я чувствую, как вокруг меня смыкается ловушка. Не медвежий капкан, а шелковые нити, сплетенные в прочнейшую сеть. Я могу кричать, я могу яриться, но я больше не могу убежать от этого.
Чем бы это ни было.
Я улыбаюсь Хавьеру, хотя мне совсем этого не хочется, и говорю:
– Всё в порядке.
Он не улыбается в ответ. Он смотрит на меня пристально и настороженно. Я вспоминаю о том, что все они в курсе: у меня есть разрешение на скрытое ношение оружия. Они знают, что я опасна. Я гадаю, не сидят ли где-нибудь в темноте снайперы.
Подумав о детях, я поднимаю руки вверх.
– Я безоружна. Можете обыскать меня, пожалуйста.
Престер проводит обыск, безлично проводя по моему телу ладонями, и я вспоминаю, как это впервые случилось с Джиной Ройял, как она стояла, склонившись над раскаленным капотом семейного минивэна. Бедная, глупая Джина думала, что это унизительно… Что бы она понимала!
– Чисто, – кивает Престер. – Хорошо, давайте сделаем все по-доброму и без осложнений, идет?
– Я поеду с вами без возражений, если вы сначала позволите мне поговорить с детьми.
– Ладно. Хавьер, пройдите с ней в дом.
Тот кивает, достает из кармана черную бляшку и пристегивает ее к поясу. На ней поблескивает обведенная золотом звезда помощника шерифа. Теперь он официально при исполнении.
Я вхожу в дом и обнаруживаю, что Ланни и Коннор сидят, напряженно глядя на дверь. Увидев меня, она слегка расслабляются, но когда следом входит Хавьер и становится на страже у дверей, напряжение возвращается.
– Мама, всё в порядке? – Голос Ланни слегка дрожит.
Я опускаюсь на диван и обнимаю их обоих, привлекая к себе. Поцеловав их, говорю так мягко, как только могу:
– Сейчас мне нужно поехать с детективом Престером. Всё в порядке. Хавьер останется здесь, с вами, пока я не вернусь.
Я поднимаю на него взгляд, он кивает и отводит взгляд. Ланни не плачет, но Коннор молча утирает слезы обеими руками, и я вижу, что мальчик злится на самого себя. Никто из них не произносит ни слова.
– Я очень люблю вас обоих, – говорю я и встаю. – Пожалуйста, присмотрите друг за другом до моего возвращения.
– Если ты вернешься, – почти шепотом отзывается Ланни. Я притворяюсь, будто не слышу этого, потому что если я сейчас посмотрю на нее, то не выдержу и меня придется силой отрывать от детей.
Но я все же нахожу в себе силы, чтобы самостоятельно выйти из дома, спуститься с крыльца и подойти к машине, возле которой стоит Престер. Оглянувшись, вижу, как Хавьер заходит обратно в дом и запирает дверь.
– С ними все будет в порядке, – говорит мне Престер. Он усаживает меня на заднее сиденье и ныряет внутрь следом за мной. Я думаю, что это примерно то же самое, как ехать в одном такси, только вот дверцы не открываются изнутри. По крайней мере эта поездка бесплатная. Грэм сидит спереди, за рулем.
Престер не говорит ни слова, и я не чувствую никаких эмоций, исходящих от него. Это все равно что сидеть рядом с глыбой нагретого солнцем гранита, от которой слабо пахнет «Олд Спайсом» и жидкостью для сухого мытья рук. Я не знаю, какой запах он чувствует от меня. Вероятно, запах страха. Сладковатый запах вины. Я знаю, как мыслят копы; они не приехали бы за мной, если б я не была – как это говорится на их языке – под подозрением. То есть подозреваемой, на которую они еще не собрали достаточно улик, чтобы обвинить в чем-нибудь. Я беспокоюсь за Ланни: на нее легла такая большая ответственность в таком юном возрасте… Тут я ловлю себя на том, что думаю так, как будто я действительно в чем-то виновна.
