Карл и его приятель шлепаются на задницы, разевая рты в неистовом крике, который я не слышу из-за сирены. Ощущаю яростный, невероятный прилив адреналина, который вызывает у меня желание забить их монтировкой, дабы быть абсолютно, стопроцентно уверенной, что эти подонки никогда больше не будут угрожать моим детям.
Но я не делаю этого. Я стою на тонкой, зыбкой грани того, чтобы это сделать, но меня останавливает мысль, что этим я докажу правоту Престера. Докажу, что я убийца. На моих руках будет кровь местных жителей. И точно так же, как здешние присяжные с готовностью оправдают того, кто пристрелит меня, то саму меня засадят в тюрьму, даже если я уколю кого-нибудь из этих типов иголкой. Это всё, что заставляет меня стоять на месте, сдерживая их при помощи вспышек и сирены, вместо того чтобы покончить с ними раз и навсегда.
Хотя огни фонаря ослепляют меня саму, я знаю, что полиция вот-вот будет здесь – потому что Коннор опускает ближайшее ко мне окно и хватает меня за руку, указывая на дорогу. Посмотрев в ту сторону, я вижу, что ниже по склону тормозит патрульная машина; маячок на ее крыше разрезает вечернюю темноту красно-синими проблесками. Две фигуры выбираются из нее и начинают подниматься к нам по холму; фонарики, подрагивающие в их руках, освещают ярко-зеленую траву и бледные, словно кость, булыжники.
Я выключаю шоковый режим своего фонаря и направляю яркий галогеновый луч на лица двух пьяниц, которые сейчас пытаются подняться на колени, яростно отплевываясь. Они все еще зажимают ладонями уши. Один из них склоняется и блюет на траву светлым пивом, но второй – Карл Геттс – неотрывно смотрит на меня. Я вижу в его взгляде ненависть. Не существует возможности договориться с ним разумно. И пока он здесь, я не могу чувствовать себя в безопасности.
– Полиция сейчас будет здесь, – говорю я ему. Он кидает взгляд в сторону патрульной машины, как будто не заметил ее раньше – и, вероятно, действительно не заметил, – и вспышка неприкрытой ярости на его лице заставляет меня крепче сжать монтировку. Он хочет избить меня. Может быть, убить. И, возможно, сорвать злость на моих детях.
– Ты – гребаная шлюха, – бросает Геттс. Я думаю о том, как славно хрустнули бы его зубы под монтировкой.
Он – всего лишь пять футов восемь дюймов вони и дерьмовой сущности, и я сомневаюсь, что если прикончить его, мир лишится чего-то важного. Но, я полагаю, даже у этого урода есть люди, которые его любят.
Такие люди есть даже у меня.
Офицер Грэм первым оказывается рядом со мной. Я рада видеть его: он выше и сильнее и при желании способен напугать кого угодно одним своим видом. Оценивает ситуацию, хмурится и спрашивает:
– Какого черта здесь творится?
В моих интересах первой изложить свой взгляд на происходящее, и я быстро сообщаю:
– Эти идиоты решили нанести мне недружественный визит. Они блокировали нас на подъездной дорожке. Кто-то – вероятно, они же – испохабили наш дом. Я пыталась уехать от них по бездорожью, но наткнулась на камень, который перебил мне ось. У меня не было выбора. Я пыталась не пустить их к моим детям.
– Лживая сучка…
Грэм, не сводя с меня взгляда, протягивает руку, заставляя пьяницу умолкнуть.
– Офицер Клермонт снимет ваши показания, – говорит он ему. – Кец?
Напарник – точнее, напарница Грэма – высока и стройна. Это молодая афроамериканка с коротко стриженными волосами и резкими движениями. Она отводит двух пьянчуг к разбитому пикапу и вызывает «Скорую помощь» и службу спасения, дабы те позаботились о троице в кабине и об их травмированном дружке, валяющемся на склоне. Они что-то кричат ей высокими, неразборчивыми голосами. Вряд ли ей нравится с ними об щаться.
– Значит, вы утверждаете, что все это произошло без каких бы то ни было провокаций? – уточняет Грэм.
Я поворачиваюсь, чтобы снова взглянуть на него, потом наклоняюсь к открытому окну и целую Коннора в лоб.
– Ланни? Ты в порядке, солнышко?
Она показывает мне поднятый большой палец и отклоняет голову назад, чтобы унять кровотечение из носа.
– Вы не против отложить монтировку? – сухим тоном спрашивает у меня Грэм, и я понимаю, что продолжаю крепко сжимать железку, как будто все еще противостою некой угрозе. Мой палец все еще лежит на кнопке шокового режима моего фонарика. Я отступаю от края этого невидимого обрыва и кладу монтировку и фонарик рядом с «Джипом», затем отхожу на пару шагов. – Ладно. Хорошее начало. Итак, вы сказали, что эти парни блокировали вам путь. Вы поссорились с ними?
– Я их даже не знаю, – отвечаю я чистую правду. – Но, полагаю, до них дошли слухи о моем бывшем муже. Думаю, вы уже в курсе.
Его лицо почти ничего не выражает, но я вижу, как что-то меняется в глубине его глаз, и он плотнее сжимает губы, потом сознательно расслабляет их.
– Насколько я понимаю, ваш муж обвинен в убийстве.
– Бывший муж.
– Угу. Серийный убийца, если я правильно понял.
– Вы же знаете, что правильно, – говорю я. – Слухи расходятся быстро. Полагаю, в таком маленьком городке особенно. Я попросила детектива Престера принять меры по защите моих детей…
– Мы уже ехали, чтобы заняться этим, – сообщает он. – Сегодня нас назначили дежурить у вашего дома.
– Полагаю, к тому времени краска уже высохнет.
– Краска?
– Можете полюбоваться, когда закончите с делами здесь. Не увидеть ее вы не сможете, – говорю я ему. Я невероятно измотана. Начинают ощущаться мелкие травмы, полученные во время аварии. Ноет левое плечо – вероятно, его передавило ремнем. Шею сводит, вокруг переносицы просыпается тупая боль. По крайней мере кровь из носа больше не идет, так что я, должно быть, ничего не сломала, и, когда я трогаю носовой хрящ, он не смещается под пальцами. «Со мной все хорошо, – думаю я. – Лучше, чем я заслуживаю». – Это всего лишь первый раунд. Вот почему я сказала, что нам нужна защита.
– Мисс Проктор, возможно, вам следует принять во внимание, что из шести человек, охотившихся на вас, по меньшей мере четверо получили различные ранения, – говорит Грэм без малейшей враждебности. – Думаю, победу в этом раунде мы можем засчитать вам, если вы ведете счет.
– Не веду, – отвечаю я, но это ложь. Я рада, что этот долбаный пикап лежит на боку, истекая радиаторной жидкостью на траву. Я рада, что четверо подонков будут залечивать раны – возможно, это даст им понять, что не следует больше соваться ко мне. Мне лишь жаль, что они покалечились не настолько сильно, чтобы это помешало им физически. – Вы меня не арестуете.
– Это был даже не вопрос.
– За это любой нормальный адвокат сделает из вас собачий корм. Мать с детьми, на которую напали шестеро пьяных подонков, арестована? Правда? Уже через полчаса я стану главной героиней всего Твиттера.
Грэм вздыхает. Это медленный, протяжный вздох, который смешивается с плеском озерной воды внизу. Над озером начинает подниматься туман по мере того, как воздух остывает достаточно, чтобы запустить этот процесс. Белые клубы похожи на стаю призраков. «Озеро мертвых», – думаю я, стараясь не смотреть на него. Вся прелесть Стиллхауз-Лейк для меня теперь мертва.
