– «Кругосветное путешествие американца, – прочитал Том. – Отчет о плавании вокруг земного шара в 2030–2039 годах. Глен Баум».
Уэнтворт рассмеялся своим коротким, неожиданным смешком.
– Отлично. Вы наткнулись на наш шедевр. Глен не только бесстрашный искатель приключений, но и превосходный рассказчик.
– Но это правда? Американец обогнул земной шар и вернулся всего лишь восемь лет назад?
Когда Том так сказал, я понял, с чего он, собственно, ошалел – вроде как я, когда услышал про тигра в окрестностях Сан-Диего, – и встал со стула взглянуть на книгу. На ней и в самом деле было написано «Кругосветное путешествие американца» – прямо на обложке.
Уэнтворт улыбнулся.
– Достоверно известно, что Глен отплыл на Каталину в две тысячи тридцатом, а в Сан-Диего объявился осенней ночью две тысячи тридцать девятого.
Увеличенные окулярами глаза сощурились. Что-то между Томом и Уэнтвортом произошло, что именно, я не понял, только старик вдруг громко рассмеялся.
– Остальное вы найдете под переплетом, – закончил Уэнтворт.
– Вот уж не думал, что такое еще пишут, – сказал Том. – Удивительно.
– Иначе не скажешь.
– И где этот Баум сейчас?
– Прошлой осенью отправился в Солтон-Си и перед отъездом сообщил мне название новой книги: «В Бостон по суше». Думаю, она не уступит той, что вы держите в руках.
Он встал. Из коридора доносился голос Дженнингса, который перешучивался с женщиной у ротатора. Уэнтворт повел нас обратно в библиотеку.
– А чем у вас кончилось с тигром? – спросил я. Но он уже рылся в нижнем ящике большого шкафа.
– Мы отпечатали большой тираж. Вот, возьмите в Сан-Онофре. Подарок от печатни «Новый зеленый тигр».
Он протянул Тому обтянутую кожей книгу.
Том сказал:
– Спасибо, сэр, огромное спасибо. Очень тронут.
– Всегда приятно заполучить нового читателя.
– Заставлю учеников прочесть, – сказал Том, улыбаясь так, словно ему вручили кусок серебра.
– Чего там заставлять, – сказал я. – Так как насчет тигра…
В комнату вошли Дженнингс и Ли.
– Пора обедать, – объявил Дженнингс. Похоже, в Сан-Диего привыкли есть среди дня. – Хорошо провели время?
Мы с Томом сказали, что да, и показали книгу.
– Вот еще что, – сказал Уэнтворт, выдвигая другой ящик. – Это чистая книга на случай, если надумаете писать мемуары. – Он перелистал страницы, показывая, что они белые. – Вернете заполненной, а публикацию мы берем на себя.
– Я не могу ее принять, – начал отнекиваться Том. – Вы и так нас задарили.
– Возьмите, пожалуйста. – Уэнтворт протянул книгу. – У нас их много. Никаких обязательств писать, но, если соберетесь, бумага будет у вас под рукой.
– Хорошо, спасибо, – сказал Том. Он еще секунду колебался, потом сунул обе книги в заплечный мешок.
– Можно перекусить у вас на лужайке? – спросил Дженнингс. В руке он держал буханку хлеба.
– Мне пора к ученикам, – сказал Уэнтворт, – а вы располагайтесь во дворе. Будьте как дома. – Потом, уже в дверях, Тому: – Не забывайте, что я говорил про мемуары.
– Не забуду. Вы делаете большое дело.
– Спасибо. Продолжайте учить грамоте, иначе наши труды пропадут впустую. Теперь мне пора возвращаться. До свидания, спасибо, что зашли, до свидания.
Он повернулся и пошел в комнату, где его ученики по-прежнему месили бумажную массу.
Мы поели в солнечном дворике под соленым морским ветерком, прошли обратно через гору Соледад, сели на дрезину и поехали на север, вверх-вниз по крутым холмам. Через несколько миль Том попросил Ли затормозить.
– Можно нам выйти на обрыв и поглядеть?
Дженнингс взглянул с сомнением, и я сказал:
– Том, с обрыва мы можем поглядеть и дома.
– Не с такого. – Том взглянул на Дженнингса. – Я хочу ему показать.
– Конечно, – сказал Дженнингс. – Я обещал жене, что мы будем к ужину, но она все равно до темноты не управится.
Мы снова слезли с дрезины и пошли к западу через густой сосновый лес и ежевичник. Вскоре перед нами показались каменные утесы. Подойдя ближе, я увидел, что это бетон. Дома. Уцелевшие стены – иные высотой с наш береговой обрыв – высились среди груд мелких бетонных осколков. Плиты побольше моей хижины вставали из зарослей папоротника и ежевики. Дженнингс стал рассказывать про это место, но Том взял меня под руку и попросил наших спутников идти к обрыву.
– Он ничегошеньки не понимает, – сердито сказал Том, когда Дженнингс ушел вперед и уже не мог его слышать.
Дженнингс и Ли скрылись из виду, а я стал бродить по развалинам. Видимо, бомба взорвалась где-то совсем близко: все северные стены были черные, мягкие и хрупкие, как пемза. Среди травы и щебенки валялись осколки стекла, ржавые железяки, куски пластмассы, грудная клетка от человеческого скелета, оплавленные стеклянные трубки, металлические коробочки, грифельные доски… Рафаэлю бы понравилось. Однако вскоре мне сделалось тоскливо, как в Сан-Клементе. Все одно и то же: развалины былого, следы славного прошлого, обращенного в заросший травой щебень; прошлого столь величественного, что, как ни трудись, нам не вернуть ни его, ни даже его слабого подобия. Такие развалины напоминали о нашем ничтожестве, и меня это злило.
Я нашел Тома на северной окраине бетонных утесов: он бесцельно бродил от развалин к развалинам, натыкался на глыбы и смотрел на них так, будто они сами выросли у него на пути; дергал бороду, словно хотел оторвать. Меня он не видел и говорил сам с собой отрывистыми резкими фразами, каждая из которых заканчивалась новой попыткой оторвать бороду. Я подошел ближе и увидел, что тысячи его морщинок сложились в трагическую маску. Никогда прежде я не видел его таким убитым.
– Что здесь было, Том?
Я думал, он не ответит. Он поглядел в сторону, еще раз потянул бороду. Потом выдохнул:
– Здесь был колледж. Мой колледж.
Как-то пару лет назад мы все собрались у Тома во дворе: Стив, Кэтрин, Габби, Мандо, Кристин, Дел и маленький Тедди Николен. Было солнечно, мы все говорили разом, спорили, кто следующий читает «Тома Сойера», и собирались защекотать Кристин до слез, а старик сидел спиной к дереву и все не мог перестать смеяться. «Ладно, замолчите, ребята, замолчите, колледж открывается».
Я оставил Тома и пошел на запад по растрескавшемуся асфальту в рощу, где груды подгнивших балок лежали на месте былых строений. Строений, которые возводились людьми. В которых жили. Я сел на краю каньона, над высоким обрывом. Солнце садилось. Я смахнул слезу. Мне хотелось оказаться дома или хотя бы подальше отсюда.
Том вышел из-за деревьев чуть поодаль. Он искал меня. Я встал, окликнул его и пошел навстречу.
