Я прошел по размытой тропке дальше вдоль гребня. Южнее к морю спускались лесистые отроги – один, другой, третий, и так до самого Пендлтона. Возле вершины тропка сворачивала к югу, в расселину, такую узкую, что летом ручей на ее дне пересыхал. Под эвкалиптами подлесок не растет, и на крутом склоне расселины старик разбил ульи, десятка два белых деревянных колод. Здесь же обнаружился и он сам – в шляпе и накидке от пчел. Расхаживал он там довольно бойко – я хочу сказать, для своих ста с лишком лет. Так и снует между ульями – из одного вынет рамку, тронет перчаткой, другой пнет, третьему погрозит пальцем – и, бьюсь об заклад, хотя лица за шляпой не видел, говорит без умолку. Том говорит со всеми: с людьми, сам с собой, с деревьями, с собаками, с небом, с рыбой на тарелке, с камнем, о который споткнулся… и, разумеется, с пчелами. Он задвинул рамку на место и огляделся во внезапной тревоге. Заметил меня и помахал рукой.
– Не подходи к ульям, зажалят.
– Тебя ведь не жалят.
Он снял шляпу и отогнал пчелу к улью:
– Меня и жалить-то теперь некуда. Да они и не будут: знают, кто за ними ходит.
Седые стариковские волосы развевались на ветру, и мне казалось, что они сливаются с облаками. Борода заправлена под рубаху, «чтобы ни съесть кого из лапушек ненароком». Туман поднимался, образуя потоки облаков. Том потер веснушчатую лысину:
– Пойдем, Генри. От холода пчелки совсем рехнулись. Как окуренные. Чайку выпьешь?
– Обязательно.
(У Тома чай такой крепкий – выпил и почти сыт.)
– Уроки выучил?
– А то. Слыхал, покойника волнами выбросило?
– Я ходил смотреть. К северу от устья. Похоже, японец. Мы закопали его за кладбищем, где они все.
– По-твоему, что с ним приключилось?
– Ну… – Мы свернули к дому. – Кто-то его застрелил!
Я открыл рот, Том хохотнул:
– Полагаю, за попытку посетить Соединенные Штаты Америки. Однако Соединенные Штаты Америки закрыты для посещения.
Старик шел через двор, не глядя под ноги, я трусил по пятам. В доме он продолжил:
– Кто-то объявил нас запретной территорией, мы в черте оседлости, приятель, а вернее, не в черте, а черт-те где. Эти корабли на горизонте – они такие черные, что видны даже в безлунную ночь: тоже мне, маскировка. Я не встречал иностранца – живого иностранца – с того самого дня, а у мертвого много не выспросишь, хи-хи. Долгонько для случайного совпадения, а есть и косвенные свидетельства. Однако вопрос вот в чем: кто нас стережет? – Он наполнил чайник. – Моя гипотеза такова: нас закрыли от людей, чтобы защитить от нападения и уничтожения… Но я уже излагал тебе эти взгляды?
Я кивнул.
– И все же, если на то пошло, я даже не знаю, о ком говорю.
– Они китайцы, да?
– Или японцы.
– Как ты думаешь, они заняли Каталину, чтобы никого сюда не пускать?
– Знаю только, что на Каталине кто-то есть и это не наши. Видел, как ночью весь остров сияет огнями. Да ты и сам видел.
– Еще бы, – сказал я. – Красотища.
– Похоже, теперь Авалон – оживленный порт. Без сомнения, на том берегу есть гавань побольше, что-нибудь с александрийской дамбой. Какое счастье, Генри, хоть что-нибудь знать наверняка. Поразительно, как мало нам известно. Знание – ртуть. – Он подошел к очагу. – Но на Каталине кто-то есть.
– Надо бы сплавать туда и посмотреть кто.
Он мотнул головой, глянул в окно на быстро струящийся туман и сказал невесело:
– Мы бы не вернулись.
Потом подбросил на тлеющие угли сучьев. Мы сели в кресла у окна и стали ждать, когда закипит чайник. Море было в серых заплатах, светлых и темных, а между нами и солнцем пролегла цепочка серебристых пуговиц. Похоже, туман прольется дождем. Николен-старший будет досадовать, в дождь-то ловить можно, не то что в туман. Том состроил гримасу, тысячи морщинок сложились в новый узор.
– «Что случилось с летнею порой, – пропел он, – когда жизнь была чудесна»
[2].
Я подкинул еще сучьев, не трудясь откликаться на сто раз слышанную песню. Том без конца рассказывает про старые времена, например, что наше побережье было безлесной, безводной пустыней. Однако, глядя в окно на лес и клубящиеся облака, чувствуя, как огонь согревает холодный воздух в комнате, вспоминая ночные похождения, я думал – а верить ли старику? В его книжках я не нашел подтверждения и половине историй – и вообще, вдруг он научил меня читать неправильно, чтобы чтение подкрепляло его слова?
Это было бы слишком сложно, решил я, наблюдая, как он сыплет в чайник заварку – травки, собранные на материке. Мне припомнилось, как на толкучке он догнал меня, Стива и Кэтрин – пьяный, возбужденный – и затараторил: «Глядите, что я купил, что у меня есть!» Он потащил нас под фонарь и показал половину драной энциклопедии, открытой на картинке: черное небо над белой равниной и две совершенно белые фигуры под американским флагом. «Видите, Луна! Я вам говорил, мы туда высаживались, а вы не верили». «Я и теперь не верю», – сказал Стив и чуть не помер со смеху, когда старик полез на стену. «Я купил эту книгу за четыре горшка меду, чтоб убедить вас, а вы не верите?» «Не верим!» Мы с Кэтрин тоже были изрядно поддамши и хохотали до упаду. Однако Том сохранил картинку (хотя выкинул энциклопедию), и позже я разглядел Землю – голубой шарик в черном небе, маленький, как наша Луна. Помню, таращился на картинку битый час. Так что самая невероятная из Томовых историй подтвердилась, и я был склонен верить большинству остальных.
– Отлично, – сказал Том, передавая чашку пахучего чая. – Послушаем.
Я собрался с мыслями и представил страницу, которую Том велел мне заучить. Стишки хорошо запоминаются, и я стал читать с воображаемого листа:
И этот воздух, почва и страна
Заменят нам Небесную обитель,
И этот мрак – сияние Небес?! —
В отчаянье вскричал Архангел падший.
Я читал без запинки, мне нравилось разыгрывать дерзкого сатану. Некоторые строчки было особенно здорово орать:
Тем лучше нам! Простите же, Небес
Счастливые долины, где блаженство
Живет вовек! Привет тебе, привет,
Подземный мир и адская пучина!
Прими и ты Владыку своего.
С собою дух он вносит непреклонный,
Которого не властны изменить
Ни времени течение, ни место.
В самом себе живет бессмертный дух,
Внутри себя создать из ада небо
Способен он и небо – сделать адом.
Где буду я – не все ли мне равно?
Чем я ни стань – я все же буду ниже
Того, кто Сам возвысился над нами
Благодаря громам Своим.
Свободней Мы будем здесь…
[3]
– Отлично, пока хватит, – сказал Том, с довольным видом отворачиваясь от окна. – Лучшие его строки, и половина украдена у Вергилия. Как с другим отрывком?
