Он обиделся:
– Мелиссу и Эда знаешь ты.
– Я же сказал, это не поможет.
– Ну… вдруг нам удастся снова подслушать, – неуверенно предположил он.
– Может быть.
Мы молча продолжили удить. Солнце разбивалось на волнах яркими белыми бликами. Я всегда особенно любил такие вот жаркие дни, когда от холмов парит, а море и небо – одинаково синие, но в тот день я почти не замечал погоды. Стив рассуждал, как нам подглядеть за Эдом и что он скажет Дженнингсу и Ли. Он все придумал, как убедить их, чтобы они взяли нас проводниками в Ориндж. Когда мы гребли к устью, я впервые после своего рассказа открыл рот:
– Можешь осуществлять свой замечательный план – вон Дженнингс на берегу говорит с твоим отцом.
– Правда?
– Точно. Не узнаешь, что ли?
Я-то сразу узнал, хотя с такого расстояния лицо его казалось меньше моего ногтя. И сразу вся поездка ожила в памяти, стала взаправдашней. Меня передернуло. Ли видно не было. Дженнингс, по обыкновению, трепался. Теперь, когда я увидел его живьем, вся затея показалась дурацкой.
– Стив, я по-прежнему считаю, что нам не надо тайком связываться с этими горожанами. Что скажут наши, когда узнают?
– Не узнают. Ладно, Генри, не будь занудой. Ты ведь мой лучший друг, так?
– Так. Но это не значит…
– Это значит, что ты мне поможешь. Без твоей помощи я не справлюсь.
– Ладно…
– Надо узнать, о чем они там говорят.
Он налег на весла, будто состязался в гребле. Когда дно заскрипело о песок, я спросил:
– Как мы к ним подберемся?
Мы выскочили из лодки и на излете следующей волны втащили ее на песок.
– Неси рыбу мимо них и слушай, пока слышно. Я за тобой, и сложим, что у нас получится.
– Трудновато.
– Ерунда, я знаю, что говорит отец. Давай!
Я подхватил за жабры двух окуней и медленно пошел по волнистому песку к разделочным столам. Когда я проходил у Дженнингса за спиной, тот обернулся и сказал:
– А, Генри, привет! Похоже, ты добрался благополучно.
– Да, сэр. А где мистер Ли?
– Ну… – Глаза его сузились. – В этот раз он не с нами. Шлет тебе горячий привет.
Спутники Дженнингса (их было двое, одного я помнил, он был с нами в дрезине) криво усмехнулись.
– Ясно.
(«Плохо дело», – подумал я про себя.)
– Мы заходили к твоему другу Тому, но он болеет и лежит в постели. Велел нам поговорить с мистером Николеном.
– Чем мы сейчас и занимаемся, – сказал Джон. – Так что вали отсюда, Хэнк.
– Болеет? – переспросил я.
– Мотай! – повторил Джон.
Дженнингс сказал:
– Еще поговорим, приятель.
Я отнес окуней на разделочный стол и поздоровался с девчонками. На обратном пути к лодке миновал Стива, потом услышал, как Джон произнес:
– И говорить тут больше не о чем. Мы ни с какого бока не желаем иметь к этому отношения.
– Прекрасно, – сказал Дженнингс, – но нам нужно использовать старые пути, а они идут через вашу долину.
– Есть пути дальше от побережья. Используйте их.
– Мэру они не нравятся.
Дальше я не услышал. Разбирать слова было трудно: все заглушали привлеченные грудой потрохов чайки. Я подхватил еще окуня, скумбрию и поспешил назад. Стив проходил мимо говорящих.
– Барнард отказался со мной говорить, – сказал Дженнингс. – Это потому что он за союз с нами?
– Том вместе с большинством голосовал против того, чтобы вам помогать.
У разделочного стола миссис Николен спросила:
– Почему он спорит с Джоном?
– Хочет использовать те рельсы, которые идут через нашу долину.
– Так они же разрушены, особенно у реки.
– Конечно. Скажи, а старик правда заболел?
– Я так слышала. Ты бы сходил к нему.
– Ему худо?
– Не знаю. Но когда старые люди хворают…
Стив потянул меня за рубаху, и я повернул назад.
– Мэру это не понравится, – говорил Дженнингс, – и никому у нас не понравится. В такое время все американцы должны быть заодно, как вы не понимаете? Генри! Оказывается, ты зря ездил в Сан-Диего, знаешь?
– М-м…
– Что тут у вас происходит?
Джон сердито махнул на меня рукой.
– Проваливайте отсюда, ребята, – приказал он.
Как ни громко орали чайки, Стив расслышал, и мы с ним вместе пошли к тропинке на обрыв. Сверху мы оглянулись на речной берег: Дженнингс все еще говорил. Джон слушал, скрестив руки на груди.
Еще немного, он сгребет Дженнингса в охапку и бросит в реку.
– Этот малый – дурак, – сказал Стив.
Я покачал головой:
– Не думаю. Старик заболел, знаешь?
– Знаю.
Голос его звучал безразлично.
– Чего ж ты мне не сказал?
Он не ответил.
– Пойду проведаю.
Я вспомнил, что вчера во время рассказа Том много кашлял. Да и на собрании был вялый и часто дохал. Мама перед смертью тоже много кашляла.
– Погоди, – сказал Стив. – Сейчас этот малый отстанет от отца, мы его перехватим и поговорим с глазу на глаз.
– Дженнингс, – сказал я резко. – Его зовут Дженнингс. Постарайся запомнить, коли уж собрался с ним говорить.
Стив смерил меня взглядом:
– А то я не знал.
Я сердито отошел по дорожке. Джон двинулся прочь от приезжих. Один из них задел его плечом. Джон обернулся, что-то сказал, и приезжие остались переглядываться между собой. Потом Дженнингс заговорил, и они пошли по дороге на обрыв.
– Давай спрячемся, – сказал Стив.
Мы укрылись за деревьями южнее палисадника Николенов. Вскоре на краю обрыва появились Дженнингс и его люди. Они шли в нашу сторону.
– Идем, – сказал я.
Стив мотнул головой.
– Пойдем за ними следом, – предложил он.
– Им это может не понравиться.
– Надо заговорить с ними, когда никто не увидит.
– Ладно, только не пугай их.
Как только они вошли в рощу, мы тронулись следом, прячась за деревьями, словно разбойники из книжки.
– Вон они, – сказал красный от волнения Стив.
Впереди между деревьями мелькали темные куртки, и до меня то и дело доносились обрывки Дженнингсовой болтовни.
