– Понятно! – злобно бросил барон. – Что вы тянете кота за хвост?
– Ну не ругайтесь. Я и так стараюсь быть краток. Дело в том, что не всегда один отвечает за действия другого. Если двое договорились не убивать, а просто совершить кражу, а один при этом убил внезапно вернувшуюся хозяйку, то тот, кто не убивал, будет судиться не за соучастие в убийстве, а за соучастие в краже, понятно? И вместо бессрочной каторги может отделаться годом тюрьмы.
Барон задумался.
– Хорошо. Допустим. Допустим, что на Петербургской был эксцесс, и присяжные в это поверят. А как быть с Фурштадтской?
– А что с ней не так? По-моему, там все нормально. Преступник давно пойман.
Кунцевич изумленно посмотрел на Митю и хотел уже было что-то сказать, но сидевший рядом с ним Алексеев наступил ему на ногу.
Не менее изумленно на Быкова смотрел и Рейсман. Потом сказал:
– Тогда я согласен.
– Прекрасно, – кивнул Митя. – Сейчас известим следователя. Сигару не желаете?
Кобыльский решил провести первый допрос не в своей камере, а в кабинете Вощинина. Барон так охотно рассказывал о свершенном злодеянии, что письмоводитель следователя едва за ним поспевал.
– Я игрок, господа, и игрок несчастливый. Несмотря на то, что удача посещает меня крайне редко, меня все время тянет за ломберный стол. Как-то у Диксона я сразился с Семеновым и выиграл у него более тысячи рублей. Нужной суммы при Владимире Васильевиче не оказалось, и он попросил меня подождать до следующего дня. Я ответил, что ждать не могу, так как рано поутру должен уехать из города. Тогда Семенов обещал привезти мне деньги в течение часа. Это случилось ночью, и я в шутку спросил у Владимира Васильевича, уж не собирается ли он кого-нибудь ограбить, на что он ответил, что деньги держит не в банке, а у своей знакомой. Он обернулся даже быстрее, чем через час, и привез деньги. Недели две спустя я был в «Аркадии» с Катей.
– С Мельниковой? – спросил следователь.
Барон кивнул:
– Да. Я увидел там Семенова в обществе неизвестной мне прежде женщины. Мы раскланялись. «Этому господину, Катя, – сказал я Мельниковой, когда мы отошли от Семенова и его дамы, – ты обязана своим новым платьем, ведь я купил его на выигранные у него деньги». Катя засмеялась: «А его спутнице я обязана своей шляпкой. Она наша постоянная покупательница, помешана на головных уборах и покупает новые чуть ли не каждую неделю. Два дня назад, купив новую шляпку, подарила мне вот эту, которую и месяца не проносила!» Мы посмеялись. Еще через неделю мы вновь оказались с Семеновым за одним столом. На этот раз везло ему. Я проиграл, и проиграл много – четыре тысячи. Таких денег у меня не было. Ни с собой, ни вообще. Я попросил об отсрочке. Семенов заулыбался: «Я, милостивый государь, никуда не спешу, поэтому готов подождать. До завтрашнего вечера». Поскольку кредита на такую сумму мне бы никто не открыл, я позаимствовал деньги в родном банке, составив подложный чек. В подделывании чеков я не искушен, афера раскрылась бы при первой серьезной проверке. Деньги надобно было вернуть в течение недели. И тогда я решился. Поймите, господа, у меня не было иного выхода! Я рассказал обо всем Кате, упал перед ней на колени, и она согласилась мне помочь. Дом, в котором жила пассия Семенова, обращен тылом в небольшой садик, туда же выходят окна будуара и спальни хозяйки. В спальне Марсельская и хранила деньги – об этом мне рассказала Катя, она неоднократно видела, откуда певичка доставала бумажник, когда расплачивалась за шляпки. Катя знала и об одной, весьма полезной для нас привычке покупательницы: заполучив шляпку, та непременно шла на проспект или в Александровский парк, хвалиться обновкой. На этом мы и построили свой план: Катя во время примерки должна была незаметно открыть шпингалет на оконной раме в спальне Марсельской, я дожидался, покуда певица выйдет из дому, потом через сад пробирался к окну, залезал в спальню, забирал бумажник и тем же путем уходил. Убивать Марсельскую никто из нас не хотел! Дайте воды, – попросил барон.
Вощинин кивнул присутствовавшему при допросе Кунцевичу, тот вышел в приемную и вернулся со стаканом воды.
Рейсман в два глотка осушил стакан, отер губы платком и продолжал:
– Началось все превосходно: не прошло и двух дней, как Марсельская явилась в магазин и выбрала с полдюжины шляпок. Утром следующего дня Катя привезла их к ней домой на извозчике. Певичка полчаса их примеряла, наконец, выбрала одну, расплатилась, достав бумажник из прежнего места, а еще через полчаса вышла на прогулку. Все это время я был в парке – на самой Дворянской маячить было бы слишком заметно. Как только Марсельская зашла в парк, я кружным путем, по Малой Посадской, двинулся к ее дому, прошел, оставшись незамеченным, через садик, влез в отпертое Катей окно, без труда нашел бумажник – шансонетка хранила его в комоде, среди белья, открыл его и увидел, что он буквально набит деньгами. Я хотел забрать ровно четыре тысячи – только то, что выиграл у меня Семенов, и принялся отсчитывать деньги. Еще когда я шел к дому, на улице поднялся сильный ветер, и из-за его шума, а также из-за того, что был увлечен подсчетом купюр, я не услыхал, как открывается дверь. Почувствовав, что кто-то глядит на меня, я обернулся и увидел Марсельскую. Она была простоволоса, грязную шляпку держала в руке. Видимо, порыв ветра сорвал с нее головой убор, и она была вынуждена вернуться домой. В одно мгновение я представил: певица начинает кричать, является дворник, за ним полиция, меня арестовывают, сажают в часть, сообщают на службу. Это был бы конец, конец всему, конец жизни. Да и даже если бы мне удалось бежать, то и тогда я бы не мог чувствовать себя до конца в безопасности, ведь певица видела меня вместе с Катей. Я заметил на столе рядом с комодом большой чугунный утюг, посмотрел на хозяйку, на ее простоволосую голову, схватил утюг и… и…
– Сколько вы нанесли ударов? – спросил Кобыльский.
– Я… Я не помню. Много… не один… Я обезумел… Убедившись, что она мертва, я схватил бумажник и был таков.
– Схватили бумажник, часы, брошку…
– Да, я собрал все ценное, что попалось мне на глаза, подумал, что теперь уже нет никакой разницы.
– Куда дели похищенное?
– Деньги вернул в банк, часы подарил Кате, а брошка ей не понравилась, и я снес ее ювелиру.
– Какому?
– Псковскому. Федорову Ивану Соломоновичу. Был в гостях у матушки, во Пскове, там играл в Собрании, опять проиграл, пришлось заложить драгоценность.
Кобыльский дал прочитать барону протокол допроса, попросил его расписаться на каждой страничке и велел отправить его в Спасскую часть, сказав, что постановление об аресте отошлет туда незамедлительно. Рейсмана увели. Следователь попрощался и тоже убыл.
– А как же убийство генеральши? – спросил Кунцевич, ни к кому определенному не обращаясь.
Все сыскные смотрели на него с недоумением.
– Пойдем-ка, брат, воздухом подышим, – сказал Митя, взяв его за руку.
Они вышли во двор Казанской части.
