Меняла ничуточки не испугался и нагловато поинтересовался:
– Осмелюсь спросить, куда?
– Как куда, в участок.
– А стоит ли, ваше благородие? Вы человек нездешний, порядков местных не знаете… За мной такие люди стоят, что, уверяю вас, вскорости придется вам меня отпустить, да еще и извиниться.
– Что? – вскипел губернский секретарь. – Я, дворянин, буду перед жидом извиняться? Ты тут совсем с катушек съехал, что ли, под высоким покровительством? Отпущу я тебя? Да я тебя сегодня в Петербург, этапом, да так устрою, что тебя туда через Москву пешком отправят. А лавку твою обыщу и все, что найду, с собой заберу. По описи, конечно. И получишь ты все описанное от судебного следователя, Бог даст, к Рождеству Православному. Может, даже и с извинениями. Только будет ли тебе прок от этих извинений? Торговлишке твоей это поспособствует? А покровителей твоих я не боюсь. Ты, может, не дослышал? Я – из питерской сыскной. И предписание у меня о производстве розыска от его превосходительства, директора Департамента полиции! Пусть только кто из здешних чинов рот свой в твою защиту откроет. Сразу в Енисейскую губернию поедет, станом командовать. Что, не веришь мне? Хорошо, давай проверим. Как приедем в участок – кому хошь телефонь и рассказывай все, что хочешь. Но только потом не обижайся. Собирайся давай, чего рот раззявил!
Меняла упал на колени:
– Не губите, ваше превосходительство, у меня детей семеро и жена больная, детьми заклинаю, не губите!
– Кто тебе доллары принес, отвечай.
– Гершель Ротштейн, чтобы ему пусто было, принес мне свои поганые бумажки. Но он сказал, что честно их заработал у себя в Америке. Если бы я знал, что они краденые, я бы ни в жизнь с ним бы не стал связываться…
– Где Гершель живет?
– На Снипишках, рядом с синагогой, я могу показать. И зовут его нынче не Гершель и не Ротштейн.
– Сразу бы так! Слушай меня внимательно: сейчас мы с тобой пишем две бумаги. Одну ты, одну я. Ты – объявление в полицию, так, мол, и так, я, такой-то сякой-то, узнав от своего околоточного надзирателя о том, что в Вильно приехал иностранец с ворованными долларами, спешу сообщить, что тогда-то тогда-то означенные доллары мне принес Гершель, сын Моисеев Ротштейн, кои доллары я и приобрел, поскольку имею меняльную лавку. Вторую бумагу пишу я, называется она протокол обыска. Этим протоколом я изымаю у тебя, сукиного сына, тебя, кстати, как зовут?
– Рувим. Рувим Абрамов Враершток.
– Так вот, изымаю у тебя полторы тысячи долларов САСШ…
– Нет у меня столько, он только триста мне продал!
– Врешь, собака!
– Детьми клянусь! – Поднявшийся было с колен Враершток опять упал на пол. – Можете все здесь обыскать!
– Непременно обыщу, и если найду больше, чем ты говоришь, худо тебе будет, ох худо. Ну так вот, изымаю доллары, которые ты, Рувим Абрамов, приобрел у известного международного вора Гершеля Ротштейна. Обе бумаги будут храниться у меня. А какой из них дать ход, будет зависеть исключительно от тебя. Узнает Гершель о нашем сегодняшнем разговоре, пойдешь по делу соучастником, не узнает, будешь свидетелем, может, еще благодарность от правительства или от потерпевших получишь. Андестенд?
– Йес, офкоз.
Линг, понявший из всего разговора только две последние фразы, стоял и хлопал глазами…
Начальник встретил его радушно:
– Мечислав Николаевич! Ну наконец-то, я уж скучать стал! Ну, как Вильно?
– Дыра-с, ваше высокородие. Неделю там просидел и чуть с ума не сошел от скуки.
– Значит, скучали? Я вас туда направил международного вора ловить, а вы вместо этого скучали?
– Ну почему же «вместо». Не «вместо», а именно из-за того, что ловил этого жидка и скучал. Так ведь поймал же!
– То, что поймали, очень хорошо. Вчера получил вашу телеграмму и немедленно доложил его превосходительству, градоначальник остался весьма доволен. Ну рассказывайте.
– Да рассказывать особо нечего. Приехал я туда с инспектором Лингом семнадцатого апреля…
– Ну и потянулись тоскливые будни, ваше высокородие. Снипишкинский околоточный приказал дворнику дать ему знать, как только Ротштейн у себя на квартире появится, вот мы его и ждали. День ждали, два, три, неделю. И только третьего дня он домой явился. Околоточный его сцапал и мне доставил. Оказывается, все это время Гершель в Питере кутил, не просыхая! Пропил четыре радужные, которые ему меняла за доллары дал, и домой вернулся, за новой порцией. Всю дорогу до Питера он у меня опохмелиться просил. Я только в Луге сжалился, купил ему сороковку.
– Изверг вы, Мечислав Николаевич. Изверг, но молодец. Только почему же вы мне ни разу не написали о ходе розысков?
– Да я каждый день домой собирался, думал, зачем писать, если быстрее письма приеду. Кто же знал, что Ротштейн четыреста рублей две недели пропивать будет. Кхм… мне бы и трех дней хватило.
Шереметевский улыбнулся:
– Получается, что у вас был недельный отпуск. А раз вы отдохнули, то служить станете с новыми силами. Ну, а уж скучать я вам не дам. Тут три дня назад такое приключилось…
Глава 2
В субботу, 24 апреля 1899 года в 11 часов дня, на довольно оживленном Большом Сампсониевском проспекте, что на Выборгской стороне, было совершено разбойное нападение на кассира механического завода Нобеля, перевозившего в тот день деньги для выплаты жалованья мастеровым. Кассир Хромов и сопровождавший ценный груз городовой Бандурка были убиты наповал, везший их извозчик и случайный прохожий – ранены. Похищено было 98 387 рублей.
Явившимся на место преступления чинам полиции и судебной власти предстала следующая картина: два изрешеченных пулями трупа, совершенно обезумевший от страха извозчик, который не мог вымолвить ни слова и, несмотря на поранение, все рвался куда-то убежать, и толпа любопытных обывателей. Свидетелей было множество, но никто из них не смог ни толково описать самих нападавших, ни даже указать их точного количества. Удалось выяснить только то, что гранд смастырила компания молодых ребят, одетых в черные и красные косоворотки и вооруженных револьверами. У одного из них был приметный широкий пояс желтой кожи, другой носил тирольскую шляпу с пером, у третьего очевидцы заметили на груди толстую часовую цепочку. Нападавшие прикрывали лица платками. Кто они и где их искать, никто не знал.
Получив уже весьма толстую папку с дознанием, Мечислав Николаевич сначала внимательно с ним ознакомился, а потом поехал на место происшествия.
Нападение произошло на углу проспекта и Ломанского переулка. Губернский секретарь отпустил извозчика и огляделся по сторонам.
– Кассир ехал к заводу, получается, оттуда. – Кунцевич посмотрел налево. – Напали отсюда. – Мечислав Николаевич оглянулся назад. – Из протокола следует, что труп городового лежал в одной сажени на север от забора. – Кунцевич остановил свой взгляд на ограждении строящегося здания приюта для увечных воинов. – Оттуда нападавшие и выскочили. Стало быть, стало быть?.. – Чиновник для поручений задумался, потом обратился к стоявшему рядом местному сыскному надзирателю: – Скажите, Альбицкий, а торговку квасом опрашивали?
