— Добрый день, герр Шадов! Добрый день, Гертруда! Видите ли, я…
Марек уже увидел. Ингрид была трезвой, как стеклышко, но это единственное, что могло порадовать. Девочка, тоже что-то почувствовав, нахмурилась и взяла мужчину за руку. Разговаривать среди толпы не имело смысла, и все трое отошли к ближайшей урне. Баронесса, выхватив из сумочки пачку французских сигарет, нервно щелкнула зажигалкой. Мундштук на этот раз отсутствовал, вероятно, попросившись в отпуск. Герда тоже полезла в один из карманов, но Марек вовремя успел кашлянуть. Девочка вынула руку и наивно моргнула.
— Может, я погуляю? А вы тут о погоде побеседуете.
Ответа дожидаться не стала. Исчезла. Марек навострил уши, готовясь услышать еще один щелчок, но баронесса, явно не уловив тонкость ситуации, уже перешла к делу.
— Герр Шадов, вы давно знаете человека по прозвищу Лекс?
Бывший Желтый Сандал, мысленно отметив «прозвище», принялся считать.
— Двенадцать лет, фройляйн Ингрид.
Девушка вздернула светлые брови.
— Ого! Целая жизнь. Герр Шадов, мне объяснили, что здесь, в «Des Alpes», никому верить нельзя…
Замялась, сдернула с правой руки перчатку, скомкала.
— Что здесь — все…
— Шпионы, — подсказал Марек. — Из «всех» смело вычитайте себя и Гертруду. И будьте снисходительны, фройляйн. Люди названной вами профессии тоже имеют право на отдых. Не на Эйгер же им взбираться!
Взгляд баронессы был способен растопить лед, но помощник странного японца мистера Мото даже не моргнул.
— Пусть так! — Скомканная перчатка исчезла в сумочке. — Я к вам по делу… доктор Ватсон.
* * *
— Мы поговорили с господином Лексом накоротке, перед самым его отъездом. Если честно, коллизия сложилась крайне странная и неприятная, герр Шадов. Неизвестно кто приставил ко мне персонального агента! Но вы его, как я поняла, хорошо знаете. Двенадцать лет — много… Мы с вами практически незнакомы, однако я вижу, как относится к вам Гертруда. Я сирота, герр Шадов, и некоторые вещи чувствую очень остро. Можете не отвечать, но она — не ваша дочь?
— Теперь — моя.
— Вы правы, герр Шадов, извините. Рискну! Мне поручили помочь двум альпинистам, двум очень хорошим людям. Сейчас они уже на Северной стене. Что случится там, ведает лишь Творец. Но вы сами мне сказали насчет «дальше». Господин Лекс прислал письмо, получила час назад. В Германии этих ребят немедленно арестуют и отдадут под суд. Но это не самое худшее…
— Вы уже намекали, фройляйн. Их могут арестовать прямо здесь.
— Именно так, доктор Ватсон. Но тогда я лишь предполагала, а теперь знаю точно. Распоряжение из Берлина уже получено. Если же учесть, что Вермахт стоит на границах, а немецкие кантоны собираются провозгласить Германскую швейцарскую республику…
— Давайте поделим проблему надвое, фройляйн Ингрид. Когда ваши подопечные поднимутся на Стену, начнется «дальше». Тут есть варианты. Но на склоне тоже опасно. Здешние брокеры упорно ставят на Эйгер, вчера вечером было уже пять к одному. Поэтому предлагаю не ждать милости от помянутого вами Творца — и взять Норванд под контроль.
— Я плохо разбираюсь в людях, герр Шадов. И в технике, признаться, тоже. Постояльцы отеля имеют возможность смотреть на Северную стену в подзорные трубы. Почти как в римском Колизее… Даже самолет бесполезен, ему не сесть на склон. Вы же не ангел!
— В незапамятные времена упал с неба камень и раскололся… Нет, фройляйн, не ангел. Если верить преданиям, ангелы — народ ненадежный. И души у них нет.
* * *
Они чуть не столкнулись возле стеклянных дверей отеля — мужчина с девочкой и широкоплечая женщина в белом пиджаке нараспашку. Девочка и ее спутник собирались войти, женщина — наоборот. Мужчина успел уступить дорогу, та, что была в пиджаке, поблагодарила небрежным кивком.
— Какой фактурный ребенок! — Палец с острым ногтем нацелился прямо в лицо Герды.
И поспешила дальше. Гертруда Веспер взглянула в широкую белую спину.
— Какая невоспитанная фрау!
Спина дрогнула. Женщина в пиджаке повернулась, подошла к девочке. Присела, чтобы взглянуть в глаза.
— Извини, не хотела обидеть. Фактурный — значит своеобразный, запоминающийся. Я снимаю кино, это профессиональное. Привычка! Зовут меня Лени, но лучше — просто Хелена. Мир?
— Мир! — чуть подумав, согласилась своеобразная и запоминающаяся. И протянула ладошку:
— Гертруда, лучше просто Герда.
Инцидент был улажен. Женщина встала, собираясь уходить, но внезапно посмотрела на Марека.
— У вас совсем другое лицо, но вы, конечно, отец Герды.
Задумалась на какой-то миг, закусила губу:
— Идите со мной!
И поманила пальцем, тем же, с острым ногтем. Марек покосился на девочку. Та пожала плечами.
— Это у нее профессиональное. Привычка!
Отошли недалеко, к ближайшей стене. Женщина остановилась, повернулась резко:
— Я вас ни разу не снимала, иначе бы запомнила. Но лицо знакомое. Можете объяснить?
— Могу, — согласился Марек Шадов. — А надо?
— Вспомнила! Нет усов. И глаза совсем другие.
Теперь ноготь был нацелен прямо в нос. Мужчина улыбнулся.
— Историю Железной Маски знаете? Предупреждаю сразу: я не король Людовик.
Палец исчез. Женщина по имени Хелена взглянула без особой приязни.
— Историю знаю. Мой вам совет: держитесь подальше от объектива, если не хотите в Бастилию. И от меня тоже на всякий случай. Кстати, черная форма вашему… Людовику очень идет.
10
Итальянцев встретили у самого Красного Зеркала, на выходе из трещины. Увидел их Тони, который шел первым. Оглянулся, придержал рукой веревку:
— Андреас, у нас гости!
Потом, чуть подумав, уточнил:
— То есть это мы — гости.
Хинтерштойсер лишь кивнул. Доползем — тогда и разбираться будем. И — раз, и — раз, и — раз!
Подъем по узкой ледяной трещине оказался неожиданно труден. Может, из-за глубокого снега, а может, потому, что заныла предательница-нога, причем не там, где ушиб, а вся сразу. Андреас решил не обращать внимания (и — раз, и — раз!), но пространство, что-то почувствовав, внезапно вышло из повиновения, склон вздыбился, обернулся почти вертикальной стеной. Хорошо еще, что идти выпало вторым. Первому еще и путь выбирать, и крюки в камень впечатывать. Тому, кто на веревке, все же легче, ступай след в след да за дыханием следи.
И — раз! И — раз! И — раз! И — раз!..
К тому же здорово мешала каска. Она была полегче, чем та, что пришлось надевать в полку, неведомый мастер вырезал часть металла из полусферы, впуская внутрь воздух и экономя граммы, но железо все равно так и норовило надавить на нос, а ремешок — впиться в горло. Трещина все змеилась, неторопливо ползя вверх по склону, снег обжигал лицо, а веревка (такая вот беда!) обрела собственную волю, так и норовя пойти в пляс. «Пляшут танец озорной Ганс и Грета в выходной…» И — раз! и — раз!.. Хинтерштойсер, не удержавшись, ругнул веревку как следует, та притихла, но ненадолго. «…Под веселый перепляс в них врезается фугас»
[80]. И — раз!
