— Пилот-испытатель Крабат! — Небесный гость не слишком ловко подбросил ладонь к шлему. — Благодарите ваших товарищей, весь лагерь скинулся. Там еще всякая мелочь, но вы уж сами разберитесь.
Рюкзак, достаточно увесистый, бухнулся прямо в протянутые руки. Хинтерштойсер сглотнул:
— Сп-пасибо!
Прозвучало как-то несерьезно, словно за сигарету поблагодарил. К счастью, друг Тони не зевал, выручил:
— И от меня — спасибо! Вы не просто спасли четырех человек, вы сделали больше — доказали, что люди остаются людьми!
Андреас одновременно и восхитился (ух, завернул!), и слегка позавидовал. Не сподобил такому Творец!
Капитан Астероид отдал честь — четко, словно на плацу:
— Принято! Будем такими и впредь!.. Ребята, мы сейчас займемся раненым и его товарищем, а потом сразу — вниз. Какие-нибудь просьбы есть?
— Нет! Остальное мы сами, — Курц.
«Нет!» — хотел повторить Хинтерштойсер, но внезапно ответил «Да!» Устыдился (при всех же!), но понял, что отступать некуда.
— В отеле живет одна женщина, она кинорежиссер, фильм снимает…
Небесные гости переглянулись.
— Встречались, — кажется, пилот-испытатель Крабат улыбнулся. — Носит белый пиджак и ловит фактурных детей.
Хинтерштойсер подался вперед, рискуя слететь со скалы:
— Она, точно! Передайте, пожалуйста, ей… Хелене, что у нас все в порядке. И еще…
Записку писать было некогда и не на чем, и Андреас просто сунул руку в карман куртки. Нащупал, первое, что попалось, протянул:
— Это вроде печати на конверте.
Не одному другу Тони говорить красиво!
— Обязательно передам, — пообещал пилот-испытатель. — Фактурно выйдет.
* * *
— Тони, Тони! Ты чего-нибудь понял, Тони?
— А что тут понимать, Андреас? Военные, ясное дело. У Капитана, между прочим, акцент. Чья-то армия готовит хороший сюрприз Ефрейтору. Представь, сотня таких — да с неба. Перед рассветом, когда все в окопах дрыхнут. Ganz plemplem!..
— Ничего-то ты не понял! Их же Ингрид прислала. Веревка — это, думаешь, случайно?
— Все-то я понял, Андреас. Замечательная она девушка. Только…
— Только ты, Тони, болван болваном. Как с горы скатимся, лови ее, хватай и увози, хоть в Северную Америку, хоть в Южную. А жениха мы на Второе Ледовое поле подгребем — и там оставим.
— Я — болван, а ты, Андреас, умник, кто бы сомневался… Кстати, что ты своей Хелене передал? Кольцо?
— Чего-о-о? Да я просто из кармана… Стоп! Мы крючья отбирали, еще в Берхтесгадене. Один бракованный был, помнишь? Мы его слегка тюк, а он, мерзавец, пополам. Я тогда половинку в карман сунул, чтобы продавцу в нос ввинтить вместо…
— …Кольца. Верхняя часть крюка с проушиной. А что, на палец как раз налезет.
— Нет, Тони! При чем здесь… Нет, нет! Нет!!!!
13
Круг на двери стал заметно светлее. Уж не багрец — рассвет над морем. Корпус «пульверизатора», нагревшись, мелко завибрировал. Одна за другой начали вспыхивать лампочки — белая, синяя, красная, снова белая.
…Низкий тревожный гул, еле различимый, на пороге слышимости.
— Господа! Кто бы вы ни были, прошу оставить телеграмму под дверью и немедленно уйти. Через пару минут здесь будет очень опасно. Я не желаю, чтобы кто-нибудь из вас пострадал…
Женщина старалась говорить как можно спокойнее и четче. В этот вечер ей не хотелось убивать.
— …Если не верите мне, сойдите вниз и перезвоните своему начальству. Но — уходите. Сейчас! Быстро!..
За голосом не уследила, последние слова ударили криком. Круг на двери был теперь бледно-розовый, словно кожа младенца. Сколько осталось? Минута? Меньше?
Гости промолчали, ответом стал удар. На этот раз били основательно, дверные петли выдержали, но на последнем пределе. С тихим шелестом осыпалась штукатурка. Женщина взяла парабеллум, сжала в руке.
— Не вздумай стрелять, la tabarnac de pute! — предостерег голос, уже третий. — Прямо на кровати, une vieille bique, разложим, а потом в ножи возьмем, на ломти настругаем! Открывай, ta me`re est une salope!..
И снова — удар в дверь. И снова — шелест штукатурки. Розовый свет сменился белым, звук загустел, надавил на уши. Световой круг, словно отделившись от дерева, стал осязаемо тяжелым, объемным. На левом боку стальной трубы вспыхнула и замигала большая зеленая лампа — кошачий глаз…
— Saperlipopette, открывай!!!
Дверь упала — точно навстречу вырвавшемуся из турбинного зева огненному шару — маленькому, раскаленному добела солнцу. Вспышка!
Тишина…
Женщина отскочила назад, прижавшись затылком к холодной стене. Ну что, моя милая Бабетта? Неужели это все? Дверь никуда не делась, лежит вдоль стены, петли сорваны, выбита задвижка. И за дверью, на лестничной площадке, все по-прежнему, только пусто. Сгинули! «И дрожа, сказал Каде: „Моя милая Бабетта…“».
Гудение стихло, потухли лампы на стальных боках, светил лишь «кошачий глаз». Женщина хотела вытереть пот со лба, но вовремя сообразила, что держит в руке парабеллум. Оглянулась, посмотрела в темное окно. Никого! Все трое были на лестничной площадке, — где сейчас тоже никого, пусто! «…Странно это, странно это, странно это, быть беде».
Она осторожно шагнула вперед, к упавшей двери. За спиной что-то взвыло. Женщина быстро обернулась, подняла пистолет…
«Кошачий глаз» мигал. Аппарат вновь ожил, но теперь не гудел, а резко и противно пищал. Женщина вспомнила — и перевела дух. В инструкции о таком ничего не говорилось, но был указан срок — полчаса. Затем — «самоликвидация», понимай как знаешь. «Но молчит в ответ Бабетта, зарумянившись, как роза…» Образец рекомендовалось перенести в дальний штрек и не подходить к тому, что от него останется, в течение суток. «Rolling, Garin and Monroz» заранее извинялись за доставленные неудобства. Коммерческая тайна, ничего личного! «…Тут мы ставим знак вопроса, здесь опять конец куплета».
Отсчет начался, слушать писк было невыносимо, и женщина, решившись, включила люстру и подошла к двери. Желтый электрический свет прогнал тени.
«А потом быстрее ветра друг ее домой сбежал…»
…Вначале она увидела круг — ровный выжженный контур на противоположной стене. Кажется, с расстоянием слегка не угадала, пусть всего на пару миллиметров. Дверь же, пусть и лишившись петель, уцелела — «зона пульверизации» начиналась как раз за нею. Но там все было по-прежнему, так же, как и до прихода незваных гостей, по крайней мере, на первый взгляд. Стены, потолок, слева порожек, за ним еще одна дверь, ведущая на лестницу. «…А злодей всю ночь Бабетту, обнимая, провожал…» На полу — ничего, то есть почти ничего…
Шляпа!
