На этот раз Эйгер не спешил начинать разговор. Пришел и просто присел на каменный уступчик. Сам огромный, гора горой, седая шапка — до небес, склоны — полы серого тулупа, считай, до горизонта. Борода — ледником — немного наискось, под скалами-бровями — очи-пропасти. Как на маленьком пяточке вместился, и сам наверняка не понял. Но вместился, даже для Хинтерштойсера место оставил. Тот, правда, не сидел, не лежал (негде!), а вроде как комком свернулся, улиткой без панциря. Даже страховочный трос крюку доверил, потому как мог и не удержать.
До выхода из щели-трещины — две веревки, не больше, а там и «Паук» позади. За ним уже выходная трещина и все. Гребень! Андреас же, всякую сознательность потеряв, решил в улитку поиграть. Вцепился руками сам в себя, словно упустить боялся, и замер у трещины на самом краешке.
Друг-приятель Тони, что-то почуяв, про «лодыря» забыл, лишь время от времени окликал. Не торопил, а вроде как хотел голос услышать. Улитка-Хинтерштойсер честно пытался отвечать, даже рот открывал, но что из этого получилось, и сам не понял.
Больно… Очень больно… Висок, бедро, плечо. И еще все сразу.
Тут-то и пришел к нему Огр-людоед. Смеяться не стал, сочувствовать, впрочем, тоже. Долго — каменно — молчал, потом бороду-ледник тяжелой скальной рукавицей огладил.
— Ну что, сынок? Помогли тебе твои марсиане? А ведь предупреждал! У тебя не останется ничего — и от тебя ничего, даже могилы. Видишь, как оно скверно — умирать?
— И ничего не скверно! И ничего не умираю! — как можно громче подумал Хинтерштойсер. — Сейчас встану — и дальше мочалить буду. А боль всю здесь оставлю, тебе на память.
Эйгер качнул седой шапкой:
— Этих, которые слева от вас мочалили, я только что убил. Двоих сразу, двоих камнем присыпал, чтобы прочувствовать успели. Раз уж вы, букашки, сами себя не жалеете, под корень изводите, чего мне, старику, стесняться? А тебя и дружка твоего под конец припасу, вроде как на сладкое. И будет мне обед из трех блюд.
— Scheiss drauf! — подумал в ответ Хинтерштойсер. Остаток сил собрал, замешал на горькой слюне и выплюнул разом, уже в полный голос:
— Scheiss!.. Drauf!.. Сраная каменюка!
Распрямился, пусть и не до конца, взялся пальцами за холодный крюк. Сейчас встанет! Сейчас… Глаза бы кто помог открыть, веки поднять. Спеклись…
— Это, наверно, неправильно, Андреас, — сказала ему баронесса фон Ашберг-Лаутеншлагер Бернсторф цу Андлау. — Любить надо кого-то одного. Иначе не любишь, а просто ищешь или ждешь. Выбираешь… Это же не любовь, правда? Только не сердитесь на меня. Вы с Антониусом такие взрослые, а я — спичка-недоучка из старшего класса. Вот и дядя умер, похоронила вчера. Одна осталась, даже коробка нет. Не сожгут, так сломают — или просто выкинут, когда размокну.
Хинтерштойсер настолько возмутился, что о веках болью склеенных, позабыл. Ударил живым взглядом в северное небо.
— Я тебе размокну! Я тебе сломаюсь! Бросай к бесу своих фон-баронов, мундштук об колено располовинь — и делом займись. Сама не сможешь, так мы с Курцем подсобим. «Категория шесть» своих на склоне не бросает.
Улыбнулся хорошей девушке Ингрид, вверх поглядел:
— Тони-и-и! Я иду-у-у!..
Тихо-тихо ползи, улитка…
11
От стеклянных дверей «Гробницы Скалолаза» до железнодорожной платформы — три километра. По крайней мере, так говорят таксисты, что при отеле кормятся. На самом деле поменьше, но дорога не из лучших. Если от станции, то почти все время вниз, зигзагами, изгибы склона повторяя. От «Des Alpes» — наоборот, причем подъем такой, что не всюду третью скорость включишь. Где-то на трети дороги, если от гостиницы считать, — ложбина, не слишком крутая, но все же отдельного знака удостоенная. Увидишь — притормози, потому как нырять придется. А что в самой ложбине, снизу не увидать.
BMW 315/1, Roadster, прозываемый «альпийским гонщиком», поджидал Марека Шадова именно там. Не на самой дороге, чуть сбоку, чтобы пулемет развернуть удобнее. В красном авто — трое, пулеметчик на посту, прочие рядом, с сигаретами в зубах. Кричать не стали, даже рукой не махнули.
— Дах-дах-дах-дах! — и пыль перед колесами.
Когда Марек остановил «Антилопу», старший, шляпа набекрень, указал пальцем на левую обочину. Катись туда, мячик черный, самое тебе место!
И не поспоришь.
Марек Шадов отъехал, куда сказано. Двигатель заглушил, пистолет из перчаточницы брать не стал. Вышел. Двое уже рядом, у капота, пулеметчик же по-прежнему на месте, стволом двигает.
Шляпа Набекрень без спешки достал из бокового кармана слегка примятую фотографию, сличил, бросил окурок в пыль.
— Руки!
Марек подумал, что вверх, оказалось, нет, вперед. Второй, шляпа на нос, уже достал наручники. Клац! И стальные зубья на запястьях. А дальше совсем просто. Взяв за плечо, отвели к правой передней дверце, прислонили, поглядев с прищуром, словно продавать собрались. Переглянулись — и обратно к красному авто.
Марек стоял ровно. В «Родстере» — только трое, сорванца с упрямым мужским подбородком нет. Коровий хвост все же проскользнул в щелку.
«Не бойся, Кай!» Он не боялся.
Прошлый раз «Гонщик» услаждался музыкой, на этот раз радио передавало новости. В скороговорке диктора мелькнуло вполне понятное: «Швейцария… рейхсминистр… „Des Alpes“… жертв уточняется…» Трое в шляпах не слушали, скучали, поглядывая в затянутое тучами небо. Минуты текли неспешно: одна, другая… пятая.
Шум мотора Марек услышал в тот самый момент, когда новости закончились, и радио разразилось веселым фокстротом. Со стороны отеля кто-то натужно газовал на подъеме. Мотоцикл — и со скоростями ездок явно не в ладах. Шляпа Набекрень кивнул подчиненным, те поспешили застегнуть пуговицы на одинаковых темных пиджаках. Пулеметчик вылез из машины, уже с пистолетом, табельным «Вальтером», показал оружие пленнику, ухмыльнулся.
Отомар Шадовиц на него не смотрел. На дорогу тоже. Мир исчез, поглощенный черной ледяной пучиной. Известняковая стена рухнула под неудержимым напором вознесшейся до самых небес волны. Он ошибся. Вода сильнее камня.
Мякиш! Мастер Теофил победил.
— Крабат!.. Кра-а-абат!..
Мотоцикл гремел уже совсем рядом, затем двигатель смолк, знакомый голос что-то приказал экипажу «Гонщика»… Отомар не слушал, пучина тянула вниз, на самое дно.
«…Ты стал слаб, Крабат. Родная земля давно уже не дает тебе силу, ибо ты отринул ее…»
— И кто тут у нас? Никак вы, герр Шадов? Поздравляю, ребята, вы только что задержали убийцу рейхсминистра Геббельса.
На этот раз гауптштурмфюрер СС Харальд Пейпер был без усов. Зато при новом костюме, точно таком же, как на убийце рейхсминистра. Пуговицы чуть другие, но с трех шагов не отличишь.
* * *
— Pa, zdravo, Otomar!
